Особенно,... 
180 
— Вы позволите? — Он забирает у нее книгу.
Читает, мысли скачут между строк. Кто она, беглянка, которую Кранмер прячет? Понимает ли архиепископ, чем рискует? Он успевает прочесть половину страницы, когда появляется виноватый Кранмер.
— Эта женщина?..
— Моя жена Маргарита, — говорит Кранмер.
— Боже милосердный! — Он швыряет Лютера на стол. — Что вы наделали! Где вы ее взяли? Очевидно, в Германии. Так вот почему вы не спешили возвращаться! Теперь мне все ясно. Но зачем?
— У меня не было выхода, — мямлит Кранмер.
— Вы понимаете, что с вами сделает король, если тайна откроется? Парижский палач изобрел механизм с противовесом — хотите, нарисую? — который опускает и поднимает еретика из пламени, чтобы толпа хорошенько рассмотрела агонию. Теперь Генриху понадобится такой же. Или король закажет устройство, которое будет в течение сорока дней откручивать вам голову.
Женщина поднимает глаза.
— Mein Onkel… [84]
— Кто он?
Она называет теолога Андреаса Осиандера, нюрнбержца, лютеранина. Ее дядя, его друзья, и все образованные люди города считают…
— Возможно, мадам, в вашей стране и верят, что пастору полагается иметь жену, но не здесь. Доктор Кранмер вас не предупредил?
— Прошу вас, скажите, о чем она говорит. Проклинает меня? Хочет вернуться домой? — спрашивает Кранмер.
— Нет, она говорит, вы к ней добры. Что на вас нашло?
— Я же писал вам, что у меня есть тайна.
Писал на полях письма.
— Но это безумие — держать ее здесь, под носом у короля.
— Я поселил ее в деревне, но она так хотела посмотреть церемонию!
— Она что, и на улицу выходила?
— Но ведь ее никто не знает!
Верно. Чужеземцу легко затеряться в большом городе; еще одна юная женщина в аккуратном чепце и платье, еще одна пара глаз среди тысяч других; иголка в стоге сена.
Кранмер шагает к нему, протягивает руки, на которых еще так недавно было священное миро: тонкие длинные пальцы, бледные прямоугольники ладоней, испещренные знаками морских путешествий и брачных союзов.
— Я прошу вас как друга. Ибо на этом свете у меня нет друга ближе, чем вы, Кромвель.
У него не остается другого выхода, кроме как сжать эти худые пальцы в ладонях.
— Хорошо, что-нибудь придумаем. Спрячем вашу жену. Но меня удивляет, почему вы не оставили ее в родительском доме, пока мы не убедим короля перейти на нашу сторону.
Голубые глаза Маргариты мечутся между ними. Она встает, отодвигает стол — и его сердце падает. Он уже видел это движение, его жена так же опиралась на столешницу, помогая себе встать. Маргарита высока ростом, и ее живот выпирает прямо над столом.
— Иисусе!
— Я надеюсь, будет дочь, — говорит архиепископ.
— Когда? — спрашивает он Маргариту.
Вместо ответа она берет его руку и прижимает к своему животу. Отмечая коронацию, младенец танцует: спаньолетта, эстампи рояль. Вот пятка, а вот локоток.
— Вам нужна помощница, — говорит он. — Женщина, которая будет за вами приглядывать.
Кранмер выходит вместе с ним.
— Насчет Фрита…
— Да?
— С тех пор как его перевели в Кройдон, я трижды беседовал с ним наедине. Достойный молодой человек, чистая душа. Я провел с ним несколько часов — и не жалею ни об одной секунде, — но так и не смог убедить его свернуть с пути.
— Ему следовало бежать там, в лесу. Вот его путь.
— Мы не вольны… — Кранмер опускает глаза. — Простите, но не всем дано умение выбирать из многих путей.
— А значит, вам придется передать арестанта Стоксли, Фрита взяли в его епархии.
— Когда король даровал мне этот пост, когда он настаивал, я и помыслить не мог, что мне придется убеждать Джона Фрита отступиться от его веры.
Добро пожаловать в наш низкий мир.
— Я больше не могу откладывать.
— Как и ваша жена.
Улицы вокруг Остин-фрайарз пустынны. Дым факелов затмевает звезды. Сторожа у ворот, трезвые, с удовольствием отмечает Кромвель. Останавливается перекинуться с ними словом; большое искусство — спешить, но не подавать виду.
Войдя в дом, он говорит:
— Мне нужна мистрис Барр.
Почти все его домочадцы ушли смотреть фейерверки и танцевать, появятся не раньше полуночи. Он сам разрешил: кому тогда праздновать коронацию Анны, если не им?
Выходит Джон Пейдж: чего желаете, сэр? Уильям Брабазон, с пером в руке, из бывшего окружения Вулси, королевские дела не ждут. Томас Авери, весь в заботах: деньги все время в движении, приход, расход. Когда Вулси впал в немилость, свита покинула кардинала, но слуги Томаса Кромвеля оставались с ним до конца.
180 
