Росчерк стервятника тих,
Солнца лучи, будто стрелы из лука,
Небо сжимает в горсти.
Арфой Давид развлекает Саула,
Дивной струною блестя;
Возле изломанного саксаула –
Стяг
И солдата костяк.
Но здесь и всюду,
Вчера и завтра,
Желанен, как верный яд,
Как дом, приветлив,
Как жизнь, забран,
Присутствует Желтый Взгляд.
Он смотрит, смеясь,
Он смотрит, любя –
Он страстно желает тебя.
На горизонте верблюжья цепочка
Тащит звено за звеном,
Эй, караванщик? Не слышит, и точка.
Спит в измереньи ином.
Тихо качает тюрбаном зеленым,
Тихо плывет к миражам.
И под лопаткой железом каленым –
Жар,
Как обломок ножа.
Но там и дальше,
До льдов, до снега,
Вне песен, стихов, баллад –
Прибит гвоздями,
Взирает с неба
Внимательный Желтый Взгляд.
Как жизнь, текуч,
Как предел, высок –
Чтоб помнили про песок.
КАСЫДА ВЕЧЕРА
Душа мудреет, а плоть стареет, и что-то реет, а что-то – так,
Лежит во прахе, глядит во страхе, как бабы-пряхи прядут не в такт.
И мне, о боже, налей того же, хочу итожить, хочу молчать,
Пока во мраке сцепились в драке ладонь и знаки, ключ и печать.
Текут чернила, как воды Нила, и крокодилы зевают всласть,
От их зевоты всем ясно: вот ты, и главный кто тут, и чья здесь власть,
И что по чести, а что – прочесть бы, да против шерсти рванет судьба,
По кромке бездны, и друг любезный споет для бесов: "…там правит бал!"
А как мечталось, и как леталось, но что-то сталось, а что-то – нет,
Как знать, где старость, а где усталость, где просто жалость, где звон монет?
И в реку с моста уже не просто, и струп-короста на миражах,
И что ни слово – укор былого, и что ни песня – укол ножа.
И мне, Всевышний, дай это дышло, чтоб боком вышло из-под ребра,
Чтоб там, где бьется, где тонко рвется – покой и солнце… Спасибо, брат.
КАСЫДА СТИХА
Первый стих выходит комом – неуютным, незнакомым,
А потом, глядишь, тайком он распускается цветком,
Облаком, флажком суконным, полутрупом, сбитым комой,
Варваром, который Конан, вашей правою рукой,
Стариком, гвардейцем конным, шаржем, росчерком, иконой,
Безгарнирным антрекотом, материнским молоком –
Знать бы, по каким законам можно вырасти драконом,
Или шустрым насекомым, или тихою рекой.
Первый стих выходит чудом, неваляшкою, причудой,
В никуда из ниоткуда, из зачем-то в низачем,
Ливнем, битою посудой, мартом, банковскою ссудой,
Днем, спасителем, иудой, тонким долом на мече,
Злой улыбкой, хлама грудой – знать бы, как прожить без блуда,
Без "Не пей вина, Гертруда!", без печати на плече.
Первый стих приходит рано – где-то мама мыла раму,
Где-то есть руины храма, где-то есть благая весть,
С лету, с пылу, с жару, странно, будь ты волком, будь бараном,
Хорасанским карваном, в Антарктиде или здесь,
Первый стих – рычаг стоп-крана, штиль в зенице урагана,
В сердце ножевая рана, непоруганная честь,
Знать бы, как удар тарана рушит стену невозбранно,
Знать бы, в чем удел тирана, и не знать, каков я есть.
СТАРАЯ ТЕМА
Нас однажды не будет. Понять это очень не просто.
Будет август и солнце, февраль и продавленный наст,
Возле дома взметнутся деревья саженного роста,
Будет день, будет пища… Но все это будет без нас.
Нас однажды не станет. Судьба улыбнется другому –
И другие поэты рискнут залететь на Парнас.
На скамейке газетку разложат соседи по дому,
Будет хлеб, будет водка… Но все это будет без нас.
Нас однажды попросят: валите, мол, братцы, с планеты,
И без вас мало места, и дорог весьма кислород…
Мы кивнем и отчалим. Ведь спорить желания нету.
Есть желанье вернуться – такой мы упрямый народ.
ВЕРА
Не верю я, что бог – косноязычен,
Что наплевать в запале божеству,
Как звать листву, весеннюю траву,
Каков у моря штормовой обычай,
Или какого черта я живу
На этом свете.
Верю в точность слова.
Оно и только – вечности основа.
СУЕТА СУЕТ
Однажды приходит октябрь, а за ним – дожди,
И вместе с дождями – тоска, депресняк, хандра,
Все кажется, что на облаке кто-то сиднем сидит,
И льет нам помои на голову – вон он, гляди! –
Из ведра.
Он вертит пригасшим нимбом, зацепленным за рога,
И курит бычок до фильтра, и смачно плюет в зенит,
И морось ему, мерзавцу, немерено дорога,