Тем самым Бернар намекал, что она плохо справилась со своей задачей. Однако когда он позвонил в отдел доверительного управления, то с ним там говорили еще откровеннее, чем с Мари-Анж. Тоном, не допускающим возражений, было сказано, что попечители фонда не позволят превысить лимит.
– Двери захлопнулись, – сказал банкир.
Пересказывая Мари-Анж разговор с представителем банка, Бернар едва сдерживал ярость. Он даже заподозрил ее в том, что она ведет двойную игру.
– Это ты им посоветовала? – подозрительно спросил он.
– Конечно, нет! Но мы потратили на два наших дома целое состояние.
Мари-Анж не стала добавлять, что еще миллион ушел на произведения искусства и что муж по уши в долгах. Попечители заверили ее, что действуют в ее же интересах и пытаются защитить то, что осталось от ее наследства. Ей сказали, что она должна думать о будущем, помнить о детях, и если она не в состоянии ограничить мужа в расходах, то они охотно сделают это вместо нее.
Несколько дней Бернар бесновался, словно хищник в клетке. Он рвал и метал, рявкал на Мари-Анж, вел себя как капризный, избалованный ребенок, но она ничего не могла изменить. Обеды и ужины проходили в напряженном молчании. В пятницу муж ненадолго съездил в Париж, а вернувшись, пригласил Мари-Анж в свой кабинет и заявил, что, поскольку она ему явно не доверяет, а ее попечители обращаются с ним, как с альфонсом, он подумывает о разводе. Он добавил, что не допустит подобного обращения с собой и не желает жить с женой, которая ему не верит и обращается с ним, как с несмышленым ребенком.
– Мари-Анж, когда мы познакомились, я делал все ради тебя, – сказал он с обиженным видом. – Даже не зная тебя, позволил жить в этом доме, потому что понял, как много он для тебя значит. Я потратил целое состояние на реставрацию Мармутона только потому, что в этом доме прошло твое детство! Я купил шикарный особняк в Париже, потому что думал, что ты заслуживаешь лучшей участи, чем жить в этой глуши. С того самого дня, когда мы встретились, я только и делаю, что работаю на тебя и на наших детей. И что же? Я обнаруживаю, что ты мне не доверяешь. Нет, я больше не могу так жить.
Мари-Анж слушала его в ужасе. Мысль, что она может потерять Бернара, повергла ее в панику: у нее двое маленьких детей, возможно, она снова беременна, и если он ее бросит, она опять останется одна на белом свете. Есть от чего прийти в ужас. Ради того, чтобы этот кошмар не стал реальностью, Мари-Анж готова была отдать Бернару все, что у нее было. В эту минуту она даже забыла, что дорогостоящая реставрация замка, чем так козырял Бернар, была оплачена из ее кармана, что «целое состояние», которое он потратил, принадлежало ей. Она же оплатила и покупку парижского особняка, после того как муж купил его, даже не посоветовавшись с ней – точно так же, как он с ней не посоветовался, подписывая еще один вексель на миллион шестьсот тысяч долларов.
– Извини, Бернар, мне очень жаль, – жалобно пробормотала Мари-Анж, – я не виновата. Банк отказывается выдать деньги.
– Ты не очень-то старалась их получить! И ты определенно виновата в том, что произошло! – резко возразил он. – Эти люди в банке, они же работают на тебя, так вели им делать то, что ты считаешь нужным. Если, конечно, ты не хочешь подвергнуть меня публичному унижению, отказавшись выплатить долг, который я сделал ради тебя. Я пошел на это ради тебя и наших детей, именно вы получите выгоду от моих инвестиций.
Обвиняя Мари-Анж, Бернар выглядел образцом благородства и самопожертвования, она же чувствовала себя так, будто нанесла ему удар в самое сердце.
– Бернар, они не мои подчиненные, а попечители, и ты это знаешь. Они принимают решения сами.
Ее взгляд молил мужа простить ее за то, что она не дает ему желаемого.
– Я знаю, что ты можешь подать на них в суд и добиться того, что тебе нужно – если, конечно, захочешь, – возразил Бернар с видом оскорбленной добродетели.
Мари-Анж была потрясена:
– Ты хочешь, чтобы я подала в суд на попечителей?
– Ты так и сделаешь, если любишь меня. Бернар высказал свою точку зрения совершеннонедвусмысленно. Однако на следующий день, когда Мари-Анж позвонила в банк и пригрозила обратиться в суд, ей без обиняков заявили, что она проиграет дело. Попечителям не составит труда продемонстрировать присяжным, как быстро и безответственно тратились деньги, и при подобных обстоятельствах ни один уважающий себя суд не позволит нарушить условия доверительного управления, тем более с учетом ее возраста. Представитель банка, с которым она разговаривала, имел в виду, что ей всего двадцать три года и муж, транжиривший средства молодой жены, на суде будет выглядеть крайне неприглядно и даже подозрительно.