197 
Да они уже нашлись: это Святослав Караванский и Анатолий Марченко.[133] И будут ещё всплывать во множестве, ибо скоро, скоро наступит в России эра гласности!
Например, книга Марченко даже притерпевшееся сердце старого лагерника сжимает болью и ужасом. А в описании современного тюремного заключения она даёт нам тюрьму ещё более Нового Типа, чем та, о которой толкуют наши свидетели. Мы узнаём, что Рог, второй рог тюремного заключения (часть первая, гл. 12), взмыл ещё круче, вкололся в арестантскую шею ещё острей. Сравнением двух зданий владимирского централа — царского и советского, Марченко вещественно объясняет нам, почему не состаивается аналогия с царским периодом русской истории: царское здание сухое и тёплое, советское — сырое и холодное (в камере мёрзнут уши! и никогда не снимаются бушлаты), царские окна заложены советскими кирпичами вчетверо — да не забудьте намордники!
Однако, Марченко описывает только Дубровлаг, куда ныне стянуты политические со всей страны. Ко мне же стёкся материал по лагерям бытовым, из разных мест — и перед авторами писем я в долгу, не должен смолчать. И в долгу вообще перед бытовиками: я мало уделил им во всей толще пройденной книги.
Итак, постараюсь изложить главное, что мне известно о положении в современных лагерях.
Да каких «лагерях»? Лагерей-то нет, вот в чём важная новинка хрущёвских лет! От этого кошмарного сталинского наследия мы избавились! Порося перекрестили в карася, и вместо лагерей у нас теперь… колонии (метрополия — колонии, туземцы живут в колониях, так ведь и должно быть?). И стало быть, уже не ГУЛаг, а ГУИТК (ну, да памятливый читатель удержал, что и так он назывался когда-то, всё уже было). Если добавить, что и МВД у нас теперь нет, а только МООП, то признаем, что заложены все основы законности и не о чем шум поднимать.[134]
Так вот, режимы введены с лета 1961 года такие: общий — усиленный — строгий — особый (без «особого» мы никуда с 1922 года…). Выбор режима производится приговаривающим судом "в зависимости от характера и тяжести преступления, а также (якобы) от личности преступника". Но проще и короче: пленумами Верховных судов республик разработаны перечни статей уголовного кодекса, по которым и видно, кого куда совать. Это — впредь, это — свежеосуждаемых. А то живое население Архипелага, кого хрущёвская предсъездовская реформа застигла на Архипелаге — в "зазонном содержании", бесконвойными и на облегчённом режиме? Тех «рассмотрели» местные народные суды по перечням статей (ну может быть ещё по ходатайствам местных оперов) — и рассовали по четырём режимам.[135]
Эти метания так легки и веселы на верхней палубе! — вправо руль на девяносто! влево руль на девяносто! — но каковы они грудным клеткам в немом и тёмном трюме? Года 3–4 назад сказали: обзаводитесь семьями, домами, плодитесь и живите — вас уже греет солнце наступающего коммунизма. Ничего плохого вы с тех пор не совершили, вдруг — лай собак, хмурые цепи конвоиров, перекличка по делам, и семья ваша осталась в недостроенном доме, а вас угоняют за какую-то новую проволоку. "Гражданин начальник, а — хорошее поведение?… Гражданин начальник, а — добросовестный труд?… Кобелю под хвост ваше хорошее поведение! Кобелю под хвост ваш добросовестный труд!.."
Какая, какая ответственная администрация на земле допустит вот такие повороты и прыжки? Разве только в нарождающихся африканских государствах…
Что за мысль руководила реформой 1961 года — истинная, не показная? (Показная — "добиться лучшего исправления".) По-моему, вот какая: лишить заключённого материальной и личной независимости, невыносимой для Практических Работников, поставить его в положение, когда на его желудке отзывалось бы одно движение пальца Практического Работника, — то есть сделать зэка вполне управляемым и подчинённым. Для этого надо было: прекратить массовую бесконвойность (естественную жизнь людей, осваивающих дикие места), всех загнать в зону, сделать основное питание недостаточным, пресечь подсобные его средства: заработок и посылки.
А посылка в лагере — это не только пища. Это — всплеск моральный, это — кипучая радость, руки трясутся: ты не забыт, ты не одинок, о тебе думают! Мы в наших каторжных Особлагерях могли получать неограниченное число посылок (их вес — 8 килограммов, был общепочтовым ограничением). Хотя получали их далеко не все и неравномерно, но это неизбежно повышало общий уровень питания в лагере, не было такой смертной борьбы. Теперь введено и ограничение веса посылки — 5 кг, и жестокая шкала — в год не более: шести-четырёх-трёх-двух посылок соответственно по режимам. То есть на самом льготном общем режиме человек может получить раз в два месяца пять килограммов, куда входят и упаковка и, может быть, что-то из одежды — и значит меньше 2 кг в месяц на все виды еды! А при режиме особом — 600 грамм в месяц…[136]
133
С. Караванский. «Ходатайство». Самиздат, 1966; А. Марченко. "Мои показания". Самиздат, 1968.
134
Интересно, как при публичных и неизменных похвалах деятельности этого учреждения, оно с каким-то внутренним поиском никак не может долго оставаться в шкуре одного названия, что-то тяготит его, всё время должно оно переползать в обновлённую шкуру. Так получили мы и МООП. Кажется — совсем ново, правда, очень свежо для слуха? Но ехидный язык непременно обманет и выдаст. Министерство-то получилось охраны, то есть охранка? Вот рок названий! Куда от них уйти?
135
А как учитывалась при этом степень «исправленности» данного преступника? Да никак, чту мы — электронные машины, что ли! Мы не можем всего учесть!
136
ти и последующие режимные условия в течение 60-х и 70-х годов всё ужесточались. (Примечание 1980 г.)
197 
