— Ты уверена? — осторожно спросил он.
— Да…
Гермия вышла из машины, хлопнув дверью. Если сказать начистоту, сейчас она уже ни в чем не была уверена. Обличить, доказать ему и себе, что он полный подлец, негодяй и ничтожество? Едва ли она этого хотела. Но второй раз выходить замуж за человека, который будет лгать и изменять, ей хотелось еще меньше. Она сказала Пойту чистую правду: больше всего на свете ей хотелось увидеть Конни с дамой преклонного возраста, которая окажется его троюродной бабушкой… Но сердце чувствовало, сердце знало: этого не будет…
Одно не укладывалось у нее в голове: как Констанс, от которого она могла ожидать всего, чего угодно, только не измены, мог проделать с ней такое? Как? Ей хотелось найти хотя бы какое-нибудь мало-мальски приемлемое объяснение. И сейчас она его найдет… Наверное, найдет…
Поднимаясь по ступенькам «Мирикал Мэйд», Гермия чувствовала, что сердце подкатывает к горлу, а дыхание все учащается. Поднявшись, она попыталась задержать дыхание, что далось ей с большим трудом. Теперь, по крайней мере, она не пыхтит, как паровоз… Но сердце, неугомонное сердце, продолжало биться, как сумасшедшее…
Еще несколько шагов, и она войдет в эту дверь… А может быть, не войдет? Оставит все, как есть, а потом расспросит Констанса, выслушает его ложь, и все будет, как раньше? Нет, так не пойдет. Гермия никогда не любила неопределенности. Один шаг — и с неопределенностью покончено. Всего один шаг…
Швейцар, пожилой усатый мужчина в элегантном кремовом костюме распахнул перед ней стеклянную дверь. Жмурясь от яркого света, Гермия вошла в «Мирикал Мэйд». Осмотревшись, она увидела тех, из-за кого пришла в ресторан. Констанса и, очевидно, ту самую Мэгги…
Констанс смотрел на Мэгги с улыбкой. Правда, в этой улыбке не было страсти, было что-то другое, в чем Гермия не смогла разобраться… Но это было не самым главным. Он улыбался и гладил девушку по руке. Медленно, нежно… Сердце свернулось в комочек и камнем упало на дно. Гермия перестала слышать его стук, но, в общем-то, ей было уже все равно, стучит оно или нет. Ее взгляд, полный разочарования и ужаса, был прикован к ним, людям, которые причинили ей боль.
Девушка казалась ее ровесницей, молодой и довольно ухоженной. Гермия не могла бы назвать ее красавицей, но у мужчин свои представления о красоте. Шапочка белокурых волос, тонкие черты лица, глаза, круглые, как у мышонка, и грустная улыбка. Она была совсем другой, не такой, как Гермия.
Затаив дыхание, Гермия прошла между столиков и подошла к столу, где сидели Констанс и Мэгги. Она стояла за спиной у Констанса, и заметила ее только Мэгги. Девушка сразу заподозрила неладное и взглянула на незваную гостью с удивлением и какой-то детской тоской в глазах.
Констанс поймал этот взгляд и обернулся. На него в упор смотрели зелено-золотые горгоньи глаза Гермии. Она была в гневе. Чтобы это понять, ему хватило нескольких секунд.
— Гермия, я… Это совсем не то, что ты думаешь… — начал было оправдываться Конни, но слова звучали так пошло и нелепо, что в них не было никакой необходимости. — Я…
— Не утруждай себя объяснениями, милый, — последнее слово резануло его сильнее, чем бритва из «золлингеновской» стали. — Может, у Мэгги лучше получится? — Она выразительно посмотрела на ошарашенную девушку.
Однако девушка оказалась сообразительнее Констанса и, как подумала Гермия, сочиняла на ходу с поистине поэтическим вдохновением.
— Послушайте, Гермия, — затараторила она звонким голоском, — Констанс говорит правду, это совсем не то, что вы думаете. Он любит вас, вас, только вас, — повторяла она, как будто это могло быть противоядием от ядовитого взгляда Гермии. — А я… Я всего лишь подруга. Да, мы были вместе, но это было до того, как вы… сошлись вновь. Он пришел сказать, что все кончено. Да ничего, собственно, и не было. Констанс всегда говорил, что любит только одну женщину. Вас, Гермия, только вас…
Или это невиннейший ребенок или прирожденная актриса. Она говорила весьма убедительно и казалась искренней, но все слова, которые она говорила, проходили мимо Гермии, мимо ее ушей, мимо души. Это попугаичье «вас» вызывало у Гермии отвращение. Ей казалось, что ее пытаются загипнотизировать этим кодовым словом, сбить с пути истинного. Правда, где находится «истинный путь», Гермия уже не понимала. Но кто знает, может быть, она не знала этого никогда?