Особенно,... 
28 
Поскольку на ум все равно ничего более стоящего так и не пришло, моррон ухватился за этот шанс, поднялся с насиженного местечка и, стараясь ненароком не угодить под колеса проезжавших телег да карет, направился по третьей дороге, в зловонный и неприглядный квартал Ринктара; место, куда чужаку было небезопасно заходить даже днем, не то что вечером.
* * *
Настроение – субстанция непредсказуемая, зависящая не от воли или сознания, а от многих объективных обстоятельств, в частности от того, кого и что мы видим вокруг. Красивые, цветущие сады, добротные дома с ровными, выкрашенными в приятные глазу цвета карнизами и резными украшениями на окнах, а также опрятно одетые, сытые, довольные, улыбающиеся люди могут вывести любого из плохого расположения духа. Точно так же, как серость и убогость окружения способны вызвать депрессию даже у самого психически стойкого человека.
Солнце скрылось за крышами домов почти в тот же миг, как Штелер переступил незримую границу квартала Ринктара. Обшарпанные, испещренные трещинами и надписями стены небольших домиков и огромных бараков на десять-двадцать семей, однородная грязевая масса вместо мостовой и валявшиеся прямо под ногами отбросы, включая испражнения как животных, так и людей, вызвали у моррона множество негативных эмоций, начиная от отвращения и заканчивая сочувствием к тем, кто вынужден всю жизнь прозябать в нищете и постоянно видеть перед глазами лишь грязные стены да нечистоты. Стараясь как можно меньше запачкать босые ноги, Штелер поспешил быстрее добраться до дома Винеля. Точное местонахождение халупы старьевщика и ростовщика моррон не знал, но все-таки кое-как ориентировался среди бараков, да и темно-серые, высокие стены тюрьмы, грозно возвышающиеся над приземистыми одноэтажными жилищами рабочих и нищих, помогали ему сохранять приблизительно правильное направление движения. Винель жил на юге от тюрьмы, а барон пока находился на западе-юго-западе, значит, до конечной цели заплыва по грязи оставалось не так уж и далеко.
В бедняцких кварталах не только грязно, но и чудовищно шумно. Днем между собой ругаются соседки, которым трудно поделить одну протянутую между деревьями веревку для сушки стираных-перестираных портков да юбок, а также беснуется детвора, хоть и имеющая родителей, но в действительности такая же беспризорная, как и ошивающиеся возле рынков шайки малолетних воров. С наступлением вечера дети и женщины уходят на покой, а на вахту заступает вторая смена производителей шума – вернувшиеся из цехов мужчины. Маленький пересменок, во время которого в районе бараков царит относительная тишина и спокойствие, продолжается чуть менее часа. В это время многочисленные семейства ужинают, а затем трудовой люд высыпает из бараков на улицы и пьет, горланит, дерется почти до полуночи. Но стоит колоколу на часовне Юнктара ударить двенадцать раз, двери бараков тут же захлопываются и неизвестно зачем (красть-то у бедняков все равно нечего) запираются на тяжелые, проржавевшие засовы. Снаружи остаются лишь те, кто перебрал со спиртным и не смог доползти до своего жилища или просто запутался среди одинаково серых, невзрачных, похожих друг на дружку, как братья-близнецы, бараков. Пострадавшие от плохого вина и «несвежих» настоек так и ночуют на улицах, а если не в силах уснуть, то бродят, шатаясь, как матросы во время шторма, и воют, как призраки в ночи, хотя им-то самим кажется, что они поют.
С полуночи до вторых петухов наступает относительное затишье, лишь изредка прерываемое выкриками страдающих от бессонницы пропойц. Как только небо светлеет, бедняцкий квартал оживает. Сонные и совсем не отдохнувшие люди вновь отправляются на работу в душные цеха. Круг замыкается, начинается новый день, такой же серый, изнурительный и скучный, как вчерашний.
Штелер шел по кварталу Ринктара в самое опасное время. Рабочие поужинали, высыпали на лавки перед бараками, уже опрокинули по паре стаканчиков, иными словами, уже потравили свои организмы дозой хмельного зелья, достаточной, чтобы высвободить накопившуюся внутри за день злость, но слишком малой, чтобы, вскочив со скамьи, горя желанием подраться, тут же под нее и свалиться. Именно в этой промежуточной стадии охмеления и вершится большинство побоищ. Если чужаков поблизости не находится, то дом идет стенкой на дом, улица на улицу, а квартал на квартал.
Моррон спешил, почти бежал, стараясь обходить не только лужи, но и места скопления шумных компаний. Задача была не из легких, поскольку пьянство царило буквально везде: на каждой лавке, возле каждого заборчика и сарайчика расположилась маленькая или большая группа желающих утопить тяготы однообразной жизни в вине. Опасности подстерегали моррона повсюду, пару раз в его сторону не только со злобой смотрели охмелевшие силачи, по пятнадцать часов каждый день перетаскивающие тоннами мешки, тюки, камни иль стальные болванки, но кое-кто из рабочего люда делал в его направлении несколько решительных шагов. Однако ни одна из назревавших драк так и не свершилась, что вызвало у барона искреннее удивление. Более трезвые собутыльники потенциального противника не давали ему накинуться на прохожего, скопом набрасывались на забияку и утихомиривали: когда вразумительными нравоучениями, а когда и отработанным, мгновенно лишающим сознания ударом кулака по хмельной голове.
28 
