Тем временем мамаша пыталась затащить господ за стол – это ж не по-людски, чтоб отпустить высоких гостей не евши и не пивши. Те тактично отказывались, ссылаясь на спешное дело, как вдруг появился Сереженька и с присущей его покойному папаше грубостью осадил мать:
– Оставьте, мамаша, не до вас. Вот что, господа хорошие, я еду с вами и погляжу, как вы будете продумывать ваш план.
– Как пожелаете, господин Терновой, – разрешил Зыбин, понимая, что в противном случае девушки ему не видать. – Милости просим в участок.
Сергей вскочил в собственную пролетку и помчался вперед, не жалея лошади, а также своей головы, которая могла сильно пострадать, если коляска перевернется.
– Он положительно сумасшедший, – сморщила носик Марго.
– Вовсе нет, – сказал Суров, скакавший рядом с экипажем. – Господин Терновой любит девушку, но, кажется, сам еще не догадывается об этом, потому взбешен. Он находится в противоречии: прав не имеет на нее, а терять не хочет.
– Ловко вы, сударыня, убедили Настасью, – похвалил графиню Зыбин. – Эх, молодость… она живет чувствами-с.
– А теперь так же ловко, мадам, вытащите Мишеля из дома Медьери, – потребовал Суров. – Пора и ему долг отдать.
– Долг? – встрепенулась она. – Какой?
– По моей просьбе Виссарион Фомич телеграфировал нашему командованию с просьбой разрешить нам с Мишелем остаться еще на несколько дней, дабы оказать содействие полиции в поимке опасных преступников.
– Но Мишель не помогал… – Марго осеклась и повернулась к Зыбину, который, как обычно, ехал с закрытыми глазами: – Виссарион Фомич, вы солгали?
– Отчего же? – промямлил тот. – Нынче ваш братец и окажет содействие. Людей у нас маловато, к тому ж не на всякого можно положиться, а русский офицер чем хорош? Тем, что не посрамит мундира, стало быть, не подведет.
– Я тотчас отправлюсь за братом.
Марго собиралась забрать Мишеля сразу же, не оставаясь ни на минуту, но заметив в уголке гостиной Нинель Флорио, болтающую по-французски с Лисией, переменила планы.
– Что баронесса Флорио? – поинтересовалась она у Медьери, который, само собой, встретил гостью. – Как ее самочувствие?
– Я сумел развеять ее навязчивые мысли, баронесса оправилась и собирается в путешествие.
– Я рада за нее. А что Лисия, как ее русский язык?
– Для изучения чего бы то ни было требуется терпение и усердие, а этого нет у Лисии. Прошу прощения, меня зовут.
Шпики были приставлены к обеим дамам и венгру, но компрометирующих сведений от них не поступало, что радовало и одновременно огорчало Марго. Венгра она полностью исключала, не стал бы он рассказывать о Волчице, если б сам творил безобразия, а обе женщины слишком хороши и богаты, чтобы подвергнуть себя риску. Старуха Кущева на роль злодейки, каковой и являлась, подходила больше, однако ее здесь не было. А огорчение вызывал небольшой процент ошибки, который имел право быть: если не Кущева, то кто? Карета и три человека похитителей – это уже показатель высокого положения преступника, но для кого именно воруют девиц?
Неожиданно произошел инцидент, задержавший Марго. Служанка принесла чай Лисии и Нинели, первая неосторожно взмахнула рукой, и чашка, которую прислуга сняла с подноса, слетела с блюдца. Чай пролился на платье Лисии, она подскочила, придя в ярость, нанесла две звонкие пощечины служанке, приложив немалую силу, та еле устояла на ногах. Медьери тут же оторвался от ломберного стола, отвел Лисию в смежный зал. Марго, естественно, очутилась у дверного проема, но, какая жалость, говорили они на венгерском, этот своеобразный язык с другим не спутаешь, даже не зная его. Без сомнения, он отчитывал родственницу, Лисия, вспыхнув, убежала.
Нинель как ни в чем не бывало пила свой чай, Марго подплыла к ней и, будто не видела сцену, полюбопытствовала:
– Что произошло? Я заметила, Лисия убежала в слезах.
– Она обронила чашку, а прислуге надавала пощечин, – ответила Нинель равнодушно, не выражая к случившемуся своего отношения. – Иштван уже теряет терпение, ведь Лисия чрезмерно горяча, вспыхивает по любому пустяку, с прислугой обращается жестоко, ставя его в неловкое положение. А она здесь гостья. Впрочем, нервы, ссоры, обиды – все это мелочи.
– А что же не мелочи?
– Жизнь, голубушка. Все, что мешает ей, что неприятно, раздражает, печалит, гнетет, – недостойные мелочи. Они сокращают нашу жизнь, а она и так коротка. Но удлиняют ее удовольствия, посему предпочтение нужно отдавать им и не тратить время на прислугу или невоспитанных родственников.