319 
— …с заранее обдуманным намерением мы совершили убийство мерзавца и подлеца Гришки Распутина, который с неслыханным цинизмом дискредитировал идею русского самодержавия!
Сонный министр сразу встрепенулся:
— То есть не пойму — как это… убили?
— Атак… убили, и все тут.
— Простите, господа, а где же кадавр?
— Не волнуйтесь. Труп мы уничтожили.
— Садитесь, — сказал Макаров и тоже сел.
За окном кружился снежок, юстиция долго думала, потом Макаров (чиновная душа) велел писать на его имя докладную записку по всей форме со всеми «приличествующими» титулами.
— Не забудьте указать звание Распутина — крестьянин! — Прочтя докладную, он наложил на нее резолюцию об «отобрании подписки о невыезде. А.М». — Теперь, господа, распишитесь… вот здесь!
Расписались. Бюрократическая волокита закончилась. Макаров, продолжая раздумывать, приподнял на столе толстое казенное сукно и сунул под него докладную записку об убийстве Распутина.
— Не стоит нам горячиться, — сказал он. — Я предоставляю вам время обдумать свое дальнейшее поведение…
Убийцы отвесили министру юстиции церемонные поклоны и удалились. Все отправились спать. Пуришкевич еще заехал на телеграф, отправив депешу на имя Н.А.Маклакова из двух слов: «Когда приезжаете?» (что означало: Распутин мертв!).
* * *
Теперь подведем итоги этой волшебной «византийской» ночи. Распутин выжрал с вином и пирожными целых десять центиграммов цианистого калия, отчего у него «запершило» в горле; во время раута его как следует угостили пулями; на десерт неоднократно подавали каучуковую грушу, которой можно свалить и быка. Но сердце конокрада продолжало стучать и под водой — в проруби… Великий князь Николай Михайлович отметил участие в убийстве Дмитрия и Феликса такими словами: «Не могу еще разобраться в психике молодых людей. Безусловно, они — невропаты, какие-то вычурные эстеты, а все, что они свершили, — полумера, так как надо обязательно покончить со стервой императрицей…» За серией убийств и арестов к власти над страной должна была прийти военная генеральская хунта!
8. СЕМЕЙНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
Утром 17 декабря филеры как ни в чем не бывало заняли свои посты — внизу лестницы дома ј 64 по Гороховой улице. Им сказали, что Распутин дома не ночевал и его до сих пор нету.
— Велика беда! — отвечали филеры. — Проспится и вернется как миленький… первый раз, что ли? Знаем мы его, паршивца… У кого дама? Я сдаю. Нет, ты сдаешь… бита. Пики!
Катя Печеркина сказала дочкам Распутина:
— Батька-то ваш загулял, да как бы греха не было! Видела я ночью, как за ним Юсупов приходил… Уж такой он страшный, так они целовались… Не к добру!
Девицы стали названивать Муньке Головиной: мол, князь Юсупов забрал нашего папу, и папа до сих пор не пришел. Головина успокаивала их, говоря, что нет причин для тревоги:
— Они давно собирались вместе ехать к цыганам… Ее обеспокоил следующий звонок — от самого Юсупова, который между прочим, как бы вскользь сказал Муньке:
— А мне ночью откуда-то звонил Григорий Ефимович… от цыган! Звал приезжать к нему. В телефоне были слышны музыка и визжание женщин. Но я не поехал — у меня были гости.
— Странно! А прислуга утверждает, что ты ночью был с черного хода и забрал Григория с собою.
— Чепуха какая-то, — ответил Феликс, вешая трубку.
Было 11 часов дня, когда Мунька явилась на Гороховую, где царили уныние и растерянность. Квартиру наполняли встревоженные дамы, говорившие шепотом.
Крутился здесь и Симанович, без которого нигде черти гороха не молотят.
— Подозреваю недоброе, — сказал он Муньке.
— А ну вас! Не каркайте…
Чтобы не привлекать внимания гостей, она с Матреной сбегала до угла Гороховой, где размещалась фруктовая лавка с телефоном. Отсюда звонила к Юсупову, но из дворца сказали, что князя нет. Ровно в полдень Феликс позвонил сам — прямо на Гороховую, и Мунька говорила с ним по-английски.
Теперь — жестко:
— Куда ты дел нашего Григория Ефимыча?
— А разве он еще не пришел? — отвечал Юсупов…
Мунька заплакала и ушла. Дочери Распутина через час приехали к ней на дом, где застали Муньку с матерью — рыдающих… В это же время Аарон Симанович уже проник к Протопопову, прося министра внутренних дел поднять на ноги всю полицию.
— Я же заклинал Распутина, чтобы все эти дни он не вылезал из дома, и Распутин обещал мне, что носа не высунет.
319 
