В перерывах они подолгу разговаривали, иногда просто болтали любовную чепуху. Рассказывали о себе, узнавали друг о друге все новое и новое — увлекательное занятие для тех, кто недавно влюблен.
Но часто они говорили о серьезных вещах. Каждый раз при имени Като Элиза напрягалась. Но она понимала желание Дункана нанести удар быстро и решительно. Он строил планы. Она слушала, спорила, предлагала просто уехать вместе, а Като и Савич пусть катятся ко всем чертям.
Но он не мог бросить свои обязанности.
Она не могла поступиться своей клятвой отомстить за смерть Чета.
Они оба это знали. Еще они знали, что для них все может закончиться, когда правда выйдет наружу. Они не говорили об этом страхе, но он был такой же сильный и несомненный, как их желание. Неопределенность будущего придавала особую безоглядность их сексу. Они жадно сплетались друг с другом, их страсть смешивалась с отчаянием.
Было еще кое-что. Она очень боялась потерять Дункана. Она боялась не меньше, что у него остались сомнения на ее счет. Однажды она отстранилась, и Дункан спросил, отдышавшись:
— Почему ты остановилась? То есть, если не хочешь, не надо. Но зачем же тогда ты сама начала, если…
— Я хочу.
— Ладно. Но его вопрос остался без ответа. Она избегала его взгляда, пока он сам не повернул ее голову к себе.
— Из-за твоих вчерашних слов. Я не хочу, чтобы ты думал, что с ним я была такой же. Это все не так.
— Элиза, — тихо сказал он. — Ты здесь. Со мной. Сейчас. Это для меня самое главное.
Теперь она могла ласкать его, как хотела. Она с нежностью вспомнила, как умело она длила его наслаждение, как он стонал и выкрикивал ее имя, обхватив ее голову ладонями, каким он был огромным и твердым в тот момент, когда последнее дразнящее прикосновение ее языка заставило его выплеснуться через край.
Теперь он повернул ее спиной к себе и обнял. Потом поцеловал в шею сзади.
— Спи, — сонным голосом сказал он. Его ладонь легла ей на грудь. Несколько минут они мирно лежали, потом кончиками пальцев он рассеянно играл с ее соском.
— Интересно, как я могу спать, если ты так себя ведешь?
— Извини. — Его ладонь скользнула вниз, забралась между бедрами.
А пальцы вдруг оказались внутри ее.
— Дункан, — выдохнула она.
— Ш-ш, — сказал он. — Попробуй уснуть.
Она попробовала. Минуту, не больше. Потом пробормотала:
— Пусть твой большой палец ведет себя тихо.
— Ладно.
Но, конечно, удержать большой палец не было никакой возможности, и вскоре она трепетала от спазмов негромкого, но всепоглощающего оргазма. Затихнув, она прошептала:
— Обманщик.
Он тихо засмеялся. Это было последнее, что она запомнила перед тем, как заснула.
Интересно, сколько она спала? Взглянув в окно на положение солнца, она решила, что уже далеко за полдень. Пока она вылезала из кровати, соль-мажорная соната Моцарта закончилась. Теперь Дункан начал новую вещь.
Она узнала ее после первых же тактов, дыхание у нее перехватило. Она быстро натянула пижаму и подошла к двери. Здесь она остановилась, чтобы посмотреть, как его пальцы живо двигаются по клавишам, всегда точно попадая по нотам; он играл с той же страстью, с какой занимался любовью.
Она подошла к нему, взъерошила пальцами волосы. Он повернулся к ней, но играть не перестал.
— «К Элизе», — сказала она.
— «К Элизе».
Он сыграл на крещендо — работали не только кисти его рук, но и локти и плечи — и дал музыке замереть на последних берущих за душу нотах. Убрал пальцы с клавиш, ногу с педали. Когда затихла последняя нота, он перекинул правую ногу через сиденье скамеечки, обнял ее за ноги и притянул к себе.
— Дункан, это же прекрасно.
— Нет, — сказал он, зарываясь носом ей в грудь. — Это ты прекрасна, Элиза.
— Ах ты, лживый сукин сын!
Они оба чуть не подпрыгнули от этого неожиданного вопля.
У входной двери стояла и пристально глядела на них детектив Диди Боуэн. Она злобно пнула дверь ногой, та с грохотом захлопнулась.
— Ты все-таки играешь на пианино.
Глава 27
— Мало того, умеешь воскрешать покойников.
Из-за пианино они не расслышали шума подъехавшей машины и шагов Диди по ступенькам. Не то чтобы это имело значение. Сцена в любом случае получилась бы безобразная, но если бы Дункан вовремя заметил ее приближение, он бы успел морально подготовиться к неминуемой взбучке. Он бы успел надеть штаны. А так из одежды на нем оказались только трусы, да и то по счастливой случайности.