166 
— Тома, сколько у нас осталось еще «роликов»?
— Едва ли наберется сто сорок.
— А сколько у наших макаронников?
— Штук семьдесят. Не больше.
— И это все?
— Все…
5 июня Роммель разрезал британские дивизии на отдельные части. Борьба завершилась приказом от английской армии: «Как можно скорее отрываться от противника…»
— Лисица и здесь провела нас, — досадовал Окинлек. — Но сенсация для Роммеля всегда была дороже тактики, и сейчас он снова, как и в прошлом году, оставит Тобрук в своем тылу, чтобы, наступая нам на пятки, выбраться на рубежи Египта…
Черчилль прислал Окинлеку телеграмму из Лондона: «В любом случае не может быть и речи об оставлении Тобрука!»
Окинлек был убежден, что Роммель, словно угождая ему, станет преследовать отступающих, но войска Роммеля неожиданно развернулись прямо на Тобрук! На рассвете первые взрывы возвестили гарнизону крепости, что пришел его последний час. Гигантские бомбоубежища не могли вместить всех желающих пересидеть это время в тишине и спокойствии. Тесно? Да, тесновато. Но при бомбежках в Лондоне на станциях метро собиралось тоже немало народу… Они там и сидели, пока им сверху кто-то не крикнул, что можно вылезать — Тобрук сдался!
— Капитуляция… не ожидал, — заметил Тома. Впрочем, тут богатые склады. Надо бы сразу послать людей, чтобы поискали что-нибудь из американских деликатесов…
Меллентин доложил Роммелю, что в Тобруке, помимо вооружения, взяты запасы продовольствия на 90 дней, а в плен сдались 33 000 человек. Роммель первым делом спросил о горючем:
— Ищите горючее! Сейчас самое главное бензин, а вся армия станет маршировать, как дачники в воскресенье, по гудрону приморского шоссе Виа-Балбиа — в тени пальм и лавров…
Теперь все стало ясно. Солдаты Роммеля шагали на Каир и распевали самую популярную «песню негритят» (о возврате Германии ее прежних африканских колоний, которые были потеряны еще во время кайзера):
- Даже негритята
- в Африке большой,
- даже негритята
- просятся домой:
- — Хотим опять
- в колонию,
- в рейх наш дорогой,
- в рейх,
- в рейх,
- в рейх…
- Ать-два, левой-правой,
- марш-марш…
- в рейх,
- в рейх,
- в рейх!
Армия Роммеля выходила на рубежи Эль-Аламейна, где Окинлек имел последние позиции, а дальше… дальше Каир.
От Эль-Аламейна до Александрии всего 60 добрых миль, а это значит — всего полторы заправки для танка.
Британские адмиралы первыми поняли, что ждет их корабли. Они не стали ждать, когда «панцеры» Роммеля, словно железные крабы, станут вползать по сходням на палубы их крейсеров — и спешно уводили свой флот в Красное море.
Александрию потрясли серии взрывов — уже рванули под небеса содержимое арсеналов, а Каир охватила паника.
— Танки! — орали на улицах. — Танки Роммеля уже подошли к Эль-Аламейну… они идут сюда… спасайтесь!
Все рестораны, игорные и публичные дома, все корты и стадионы разом опустели. Британские офицеры толпой кинулись спасать свои деньги, вложенные в многочисленные банки. Никакие ревю с раздеванием женщин не могли бы так быстро собрать километровую очередь, какая мигом возникла у дверей «Барклайз-банка». Армия спасалась под стенами Каира, войска растекались по дельте Нила; те, кто в 1940 году бегал у Дюнкерка от танков Гудериана, теперь удирал от танков Роммеля — от тех самых танков, которых у Роммеля не было …
Вот сущая правда: Окинлек обладал еще тройным превосходством в танках. Он имел еще свежие дивизии. Но падение Тобрука стало сигналом к общему бегству. В числе драпающих оказался и нью-йоркский журналист Эдмунд Стивенс, которого потрясли груды брошенного оружия. Роммелю оставлялись громадные склады, забитые боеприпасами, зато из холодильников, расставленных в боксах пустыни, спешно вывозилось все холодное пиво. Здесь же Стивенс встретил и толпу английских генералов, которые, даже убегая, сохраняли надменное выражение на лицах. Все они были в белых шортах, а на головах — красные фуражки.
В одном из них репортер узнал самого Окинлека.
— В чем дело? — спросил его Стивенс. — Почему бросаете оружие, но вывозите все пиво до последней бутылки?
— Э! — отмахнулся Окинлек. — Вы, американцы, еще не прониклись духом этой беспощадной войны… В таких условиях бутылка пива дороже любого «Гранта», и надо же, наконец, чтобы этот мерзавец Роммель скорчился от нестерпимой жажды…
166 
