6 
Спешить было некуда, и я погрузилась в размышления о том, как наилучшим образом организовать сопротивление. Мои руки были прижаты к бокам, и вырываться было бы неразумно: атака в этом случае не оказалась бы неожиданной.
Разбивать блондину лбом переносицу как-то не хотелось — лоб потом будет болеть, да и целовались мы так хорошо, что было обидно прерывать процесс. В итоге я решила для начала двинуть его коленом в пах.
В другой ситуации этот испытанный прием, несомненно, сработал бы, но тут я не учла двух решающих факторов: во-первых, мы были так тесно прижаты друг к другу, что у меня не было пространства для замаха, а во-вторых, мне никак не удавалось рассердиться. Удовольствия от избиения ближнего я никогда не испытывала, и надлежащий "боевой дух" пробуждался во мне лишь когда я здорово злилась, что случалось крайне редко.
Итак, я врезала ангелу коленом в причинное место, но ввиду двух вышеупомянутых факторов, удар оказался постыдно слабым. Блондин меня так и не отпустил, зато мы оба упали в лужу, причем я оказалась внизу.
Из-за близости ручья глинистая почва здесь была пропитана водой и напоминала болотную трясину, в которую мы и начали погружаться. К счастью, рюкзак оказался достаточно толстым, и в воду окунулся только мой затылок.
Блондин, казалось, вообще не заметил ни нанесенного ему удара, ни падения. Продолжая сжимать меня в объятиях, он, не отрываясь, целовался с прежней страстностью.
Любая нормальная женщина на моем месте, плюхнувшись в лужу, непременно пришла бы в ярость и выписала бы насильнику по первое число. Меня же, как всегда, подвело проклятое чувство юмора.
Выросшая на классических произведениях (во времена моего детства советские граждане слыхом не слышали об "Эммануэли"), в своих эротических представлениях я придерживалась весьма традиционной романтической линии, то есть полагала, что любовь непременно должна быть красивой, возвышенной и эстетичной. Уж если роскошный блондин — так на пляже под звездным небом, в каюте шикарной яхты, или, в крайнем случае, на кровати, но уж никак не в грязной луже под моросью холодного осеннего дождя.
Представляя себе комичность ситуации: грязная бомжиха в объятиях ослепительного красавца медленно, но неотвратимо погружается в жидкую глину, я испытывала единственное желание — оглушительно расхохотаться. Удержала меня от этого лишь мысль, что изнасилование продолжается, а значит, снова надо сопротивляться.
Разозлиться по-прежнему не удавалось, из чего следовало, что вырывание гортани, укусы, болевые захваты за кожу, выламывание пальцев и прочие зверские приемчики использовать не удастся — хоть тресни, а не могу я увечить человека, который меня всего лишь поцеловал.
Немного подумав, я решила выдавить блондину глаза. Не совсем, конечно, а так, чтобы отпустил.
Согласно парадоксу Йоги Берра, в теории между теорией и практикой нет никакого различия; на практике же это различие существует, и зачастую является весьма значительным. В справедливости этого утверждения я уже не раз убеждалась. Убедилась я в ней и сейчас.
Чтобы воздействовать на глаза златокудрого херувима, до них нужно было, как минимум, добраться. Кое-как высвободив правую руку, я с трудом просунула ее между нашими лицами (блондин, ничего не замечая, продолжал самозабвенно меня целовать) и нащупала его веки. Прекрасные синие очи насильника были закрыты, вероятно, от удовольствия.
В теории, казалось бы, чего проще — сделать резкое движение сверху вниз, вонзив пальцы в углубление под надбровными дугами — и дело с концом. На практике же я настолько изнемогла от сдерживания бушующего в душе веселья (как-никак изнасилование — дело серьезное и трагическое, и смех тут совершенно неподобающ), что вряд ли бы у меня в тот момент хватило сил, чтобы прихлопнуть комара.
Текли минуты. Устав ковыряться в глазах блондина, я убрала руку и всерьез задумалась над тем, как жить дальше. То, что дело принимает серьезный оборот, я поняла, когда жидкая грязь полилась мне за капюшон. Еще немного — и вода поднимется до рта. Так и утонуть недолго. И тут меня осенило.
Если я не могу его бить, почему бы не позвать на помощь? Дорога, ведущая к бассейну, проходит совсем рядом, вдруг кто и услышит. Голос у меня громкий, надо только не смеяться, а изобразить ужас, подобающий жертве насилия. На это-то у меня должно хватить сил!
Набрав в грудь побольше воздуха, я истошно заорала:
6 
