— Но ведь они же наши союзники.
— Союзники существуют на случай войны. А в мирное время каждый сам за себя. Национальные интересы превыше всего. Никуда от этого не денешься. Каждая страна должна сама о себе заботиться. В частности, Америка следует этой политике больше, чем кто-либо другой. Почему вы всегда так уверены, что все, что хорошо для вас, хорошо и для всех остальных? Франция в наше время — единственная страна, которая пытается жить своим умом. Боже мой, ты только взгляни на Британию. Сто лет назад мы правили морями. А сейчас даже не можем осмелиться послать за пределы наших границ ни одного солдата без особого разрешения США. У нас-де с ними «особые отношения», и ради них мы готовы на все. Адмирал Нельсон, должно быть, переворачивается в гробу.
— Неужели ты и вправду так думаешь?
— А почему нет? Я, если можно так выразиться, проголосовала ногами.
— Но что тебя заставило?
Сара остановилась и ответила ему с высокомерной усмешкой:
— Ты считаешь, что-то должно было меня подтолкнуть?
Но Чапела оказалось нелегко сбить с толку. С него было довольно. Ему надоело, что она никогда не отвечает прямо, а вечно ходит вокруг да около. Ему надоели ее вежливое молчание и стремление умело уйти от ответа.
— Да, считаю, — с горячностью ответил он. — Дочь британского генерала не переметнется на другую сторону лишь оттого, что там вкуснее кормят.
Сара пожала плечами, но не оставила своего вызывающе дерзкого тона:
— Ты и сам мог бы догадаться. Все дело в папе.
— Что с ним случилось?
— Они его бросили. Оставили умирать. Почти как солдата на поле боя. Знаешь, я сидела у его постели, наблюдая, как его съедает рак, держала за руку и видела, как он с каждым днем становится все слабее и слабее. И что для него сделала армия? Его положили в палате с десятком таких же, как он, и не захотели использовать никаких экспериментальных лекарств, на которые я указывала, в том числе гливек, который, как выяснилось лет через пять, помогает в восьмидесяти случаях из ста… просто потому, что лекарства были слишком дороги либо не прошли всех необходимых клинических испытаний. — Сара уперла руки в бока, щеки от злости пошли пятнами. — Они так ничего и не сделали для человека, который отдал своей стране сорок пять лет жизни. Это сильно испортило мне настроение, и как раз в нужное время.
— И в нужном месте? Кажется, ты тогда была студенткой в Сорбонне?
— Оказывается, ты слушал меня достаточно внимательно.
Еще б он ее не слушал! Из всего сказанного ею он не забыл ни единого слова.
— Меня нашел Гадбуа. Спросил, не захочу ли я помочь. Я спросила — чем? Он ответил, что, по его мнению, МИ-шесть может пожелать познакомиться со мной поближе. Предложил мне принять их предложение. А потом смотреть во все глаза и слушать, навострив уши. Я согласилась… Вообще-то, все французское мне всегда нравилось, — добавила она легким, игривым тоном.
Но Чапел находился не в том настроении, чтобы одобрить подобную непредсказуемость ее настроения.
— Но ты же шпионила, — сказал он, имея в виду традиционное значение этого слова. — Предавала. Шла против нас, хороших парней. Была одной из тех, кого на рассвете ставят к стене и расстреливают.
— Я всего лишь двойной агент, Адам, — произнесла она холодным тоном. — Просто двойной агент. Я не причиняю вреда моей старушке Англии. Я всего-навсего помогаю Франции чем могу. И если в один прекрасный день выяснится, что я еще кому-то смогу помочь, то сделаю это. Не бойся, у меня хватит на это мужества.
Чапел не нашел что ответить.
— Думаешь, я смогла бы заявиться со всем этим к моему начальнику в МИ-шесть? — проговорила Сара уверенным голосом, и его покоробило то, что ей пришло в голову еще что-то ему объяснять. — Да он тут же бросился бы названивать Гленденнингу: «Эй, Глен, как там насчет того, что ты сливаешь секретную информацию французским полицейским? Я говорил Саре, что это чушь, но ты же ведь знаешь эту девчонку: если она вобьет себе в голову какую-нибудь ерунду, с ней ничего не поделаешь. И да, вот еще что: она тут упомянула, будто ты велел арестовать одного из твоих агентов и даже не захотел его выслушать. И еще позаботился, чтобы французы его как следует отколошматили…» Единственное, к чему бы это привело, так это к тому, что мы оказались бы лежащими на полу вместо самого Гленденнинга и бедного мистера Спенсера. Так что сейчас ты должен благодарить Бога, что французы не доверяют американцам безоглядно.