Особенно,... 
110 
– Вон там я вижу костры… их много. Чьи они?
Это были костры русских бивуаков, выдвинутых от рубежей Парижа, и Наполеон долго наблюдал за их огнями.
– Ладно, – сказал, – едем обратно… в Фонтенбло!
4 апреля в его кабинете собрались маршалы, и Наполеон занялся обычной арифметикой, подсчитывая резервы, сколько приведет в Фонтенбло принц Евгений, Сульт, Ожеро, Груши:
– Еще одно усилие, и наша честь спасена!
Он рисовал картину боев на улицах Парижа, уже видел гибель русских в водах Рейна… Макдональд не выдержал:
– Париж? Но в его развалинах мы будем осуждены сражаться на теплых трупах наших жен и детей… Не хватит ли?
– А солдаты за нами не пойдут, – добавил Ней.
– Они пойдут за мною! – выкрикнул Наполеон.
– Нет, – возразил решительный Ней. – Хватит мечтать о битвах. Есть один способ к миру – ваше отречение…
Слово было произнесено, и Наполеон покорился. Но с каким презрением ответил он своим маршалам:
– Вы пожелали мира? Но, валяясь на пуховых постелях, вы подохнете раньше, нежели у бивуачных костров…
Коляска Шувалова въехала в ворота Фонтенбло!
* * *
Прошло ведь всего-то пятнадцать лет с тех пор, когда, бросив армию в Египте, Бонапарт высадился во Фрежюсе и ликующие толпы французов встречали его, спешащего от Фрежюса – к славе и власти, какая даже не снилась никаким властелинам мира. Теперь история, эта вредная старушонка, беззаботно и даже весело раскручивала его судьбу в обратную сторону: Наполеону суждено ехать во Фрежюс, откуда и плыть в первую ссылку – на остров Эльба! Павел Андреевич Шувалов депешировал в ставку, что подробности путешествия Наполеона до Фрежюса «могут одновременно и поднять волосы дыбом, и заставить лопнуть от хохота…».
Шувалов застал императора за сборами в дорогу. Во дворе дворца Фонтенбло громадный фургон был заполнен только золотой монетой. В другие распихивали мебель, бронзу, скульптуры, зеркала, ценные книги… Он принял русского комиссара в старом зеленом мундирчике, небритый, под носом Наполеона было все желто от нюхательного табака.
– Ну что ж! Все закончилось не так уж плохо, – сообщил император Шувалову с улыбкой. – Я начал с шестью франками в кармане, а сейчас увезу миллионное состояние…
Шувалова охватил тихий ужас: Европа наполнена рыданиями вдов и сирот, города в развалинах, деревни во прахе, поля растоптаны кавалерией, а этот господин, забывая вытирать у себя под носом, подсчитывает свои доходы… Павел Андреевич представился коллегам-комиссарам: венскому барону Коллеру, британскому полковнику Кемпбеллу, пруссаку Вальдбургу. Наполеон был крайне приветлив с Шуваловым, но всю любезность он дарил только Кемпбеллу, только Англии:
– Англичане – единственная нация, способная управлять Европой. Если меня кто обидит, я брошусь в объятия Англии! Вы знаете, почему я так охотно еду на Эльбу? Чтобы там, под охраною вашего доблестного флота, чувствовать себя гражданином лондонского предместья…
Подобные речи глубоко оскорбляли французов. Коленкур, когда он жил в Петербурге, часто гостил в доме Шуваловых, и потому теперь он дружески предупредил Павла Андреевича, чтобы тот ничему не удивлялся:
– Здесь уже невозможно распознать, где кончается гениальный трагик и где начинается бездарный комедиант.
Наконец в день отъезда (20 апреля) Наполеон решил дать несчастной Европе свой последний концерт. Начал он с берлинского комиссара, спросив его, имеются ли у Пруссии войска по маршруту от Фонтенбло до Фрежюса.
– А если их нету, так на кой черт вы мне нужны! – Затем он обрушился на Австрию: – Коллер, куда вы дели мою жену? Ваш император Франц – порядочная скотина: он, я знаю, желает развода дочери со мною. Теперь я стал ему не нужен… А царь Александр уже визитировал мою жену, и я хорошо знаю, чем его визиты к дамам кончаются…
Потом на ковер, украшенный золотыми пчелами наполеоновской империи, был вызван и Шувалов.
– Нашли дурака! – кричал Наполеон, разрывая на столе груду депеш, как петух разрывает навозную кучу. – Это все письма честных французов, согласных умереть за меня… Куда мне ехать? Зачем? Старая гвардия построена на дворе. Я спущусь к ветеранам и скажу: «Ворчуны! Мое отречение недействительно. Меня оскорбили. Пусть лучше вырвут у нас из груди сердца, но мы еще посмотрим…»
Именно в этот момент вошел адъютант – граф Буши:
– Гофмаршал указывает, что вам время ехать.
Наполеон в ярости дубасил по столу кулаком:
110 
