63 
Войдя в украшенный дивной мозаикой величественный зал, Амир понял, что действительно одичал: он совершенно отвык от ковров, изящной утвари, от того, что не просто свидетельствует о богатстве, а радует глаз и наполняет душу чувством прекрасного.
Абдаллах аль-Мамун непринужденно расположился на мягком диване, однако стоявший рядом столик был завален бумагами. Там же стояла подставка с каламами и серебряная чернильница.
Старший сын Харун аль-Рашида был одет в расшитый бисером шелковый кафтан и длинные шаровары, на персидский манер собранные во множество красиво спадающих складок, почти закрывающих остроносые туфли. У аль-Мамуна было не слишком привлекательное, но волевое лицо с глубоко посаженными глазами и густыми бровями, отчего он выглядел несколько старше своих лет.
Правитель велел своим людям выйти. Те подчинились, но с неохотой – вид Амира не внушал доверия.
Амир поклонился до земли и приветствовал повелителя в самых изысканных выражениях, после чего между ними состоялся весьма неожиданный разговор.
– Кто ты такой и зачем хотел меня видеть? – не слишком приветливо произнес аль-Мамун.
Молодой человек назвал себя и сказал:
– Я пришел, чтобы засвидетельствовать свою верность правителю и положить к его ногам сокровища, которыми я завладел по воле судьбы.
Аль-Мамун нахмурился.
– Что это значит? Твое имя кажется мне знакомым, но я не могу вспомнить… О каких сокровищах ты говоришь? Мне доложили, что твои вести связаны со смертью Харун аль-Рашида.
– Да. Великий халиф запретил мне появляться в Багдаде под угрозой смерти. Прежде я не мог прийти, дабы моему господину не пришлось нарушать волю своего великого отца. Однако теперь…
И, собравшись с духом, Амир рассказал правителю Хорасана о своей судьбе.
Абдаллах аль-Мамун долго молчал, постепенно мрачнея, потом тяжело произнес:
– Ты понимаешь, что я могу приказать схватить тебя и через минуту тебе отрубят голову?
– В таком случае ты никогда не узнаешь, где находится золото.
– У меня достаточно золота.
– Золото – это нечто такое, чего никогда не бывает достаточно.
– Хорошо. Я велю пытать тебя до тех пор, пока ты не скажешь, где оно, а потом убью.
Амир горько усмехнулся.
– Я выдержу пытки. И не скажу. Не скажу, потому что давно понял, что душевные муки куда страшнее телесных! Зачем меня пытать? Я добровольно отдам сокровища тому, кто вернет мне честь.
– Ты сам ее потерял. Превратился в разбойника, стал изгоем!
– Таким меня сделали, – спокойно промолвил Амир.
– Кто?
Молодой человек низко поклонился и ответил:
– Да простит меня всемогущий правитель! Это сделал твой отец. Его высочество должен помнить ту давнюю историю…
Аль-Мамун нахмурился.
– Да, я помню. Безрассудство, да еще любовь, в которую я не верю. Разве у тебя не было другого выхода, кроме как стать грабителем?
Амир сверкнул глазами.
– Какого, всемогущий? У меня отобрали все, мне запретили появляться в Багдаде.
– Не важно. Человек чести не станет разбойничать на дорогах. Ты являешься ко мне, правителю Хорасана, и заявляешь, что готов отдать сокровища, которые у меня украл! Да еще требуешь, чтобы я вернул тебе имя и честь! Ты непростительно дерзок!
– Таким меня сделала вольная жизнь.
– От которой ты готов отказаться?
– Потому что мне дорого другое. – Голос Амира изменился, в нем появились теплые, человеческие нотки. – Дорого прошлое, хотя я готов признать, что многое в нем было неправильным. Дорого мое имя. В Багдаде остались люди, которые, я надеюсь, любят и помнят меня.
Правитель Хорасана поморщился.
– Оставим это. Лучше скажи, что станут делать твои люди?
– Я приведу их к тебе. Они будут служить великому аль-Мамуну верой и правдой, как и я. У них нет ни семей, ни дома – ничего, и они не боятся смерти.
– Зачем мне разбойники?
– Это воины. Я сделал их такими. Разве его высочеству не нужны преданные люди? Полагаю, – осторожно произнес Амир, – новый халиф велит отозвать войска Хорасана в Багдад?
Аль-Мамун сжал пальцы так, что они побелели. Его волевое лицо исказилось.
– Это ты сорвал печати с грамоты, подписанной великим визирем?!
Возмущенный возглас правителя Хорасана походил на рык льва.
– Да, достойный. Клянусь. – Амир встал на одно колено и, приложив руку к сердцу, торжественно произнес: – Все, что мне довелось прочитать в том документе, я сохраню в строжайшей и священной тайне!
63 
