61 
Глаза молодой женщины заблестели: она вспомнила унижения, которые ей пришлось испытать в детстве и ранней юности. Теперь она стала другой, менее терпеливой и более смелой. Будто сбросила старую кожу и вновь появилась на свет.
– Я сама не позволю себя обидеть!
Алим задался вопросом: быть может, стоит рассказать жене об Амире, о второй женитьбе отца и его загадочной смерти? Однако не стал этого делать. С некоторых пор жизнь молодого человека словно разделилась на две половины: исчезновение Амира и смерть Хасана полностью изменили его мироощущение. Зюлейке будет трудно понять, каким он был прежде, потому что она встретила и полюбила его таким, каким он сделался сейчас.
Позавтракав и расплатившись с хозяевами, молодые супруги тронулись в путь. Алим то и дело с улыбкой поглядывал на Зюлейку. Скорей бы наступила новая ночь!
Это путешествие молодая женщина запомнила на всю жизнь. Большую часть пути они с Алимом проделали верхом (за время жизни в пустыне Зюлейка научилась ездить на верблюде и теперь без опаски сидела на лошади), останавливались в караван-сараях, ели простую пищу, слушали бродячих музыкантов, ходили по рынкам и покупали разные мелочи, а по ночам до изнеможения занимались любовью.
Наджиб ехал с ними, но, видя, насколько они поглощены друг другом, держался в стороне и не мешал. Он еще не был женат и теперь подумывал о том, что, возможно, стоит последовать примеру друга: взять в жены девушку, пусть не знатную и бедную, зато такую, с какой не хочется расставаться ни днем, ни ночью!
Когда впереди показался Тигр, берега которого были густо застроены глинобитными лачугами, на Зюлейку нахлынули воспоминания о прошлом. Вот она, ужасающая, неприкрытая бедность! Река часто выходила из берегов и размывала ветхие постройки, уничтожала скот. Бешеное течение уносило взращенные непомерным трудом посевы, в то время как несчастные жители деревушки сидели на грозящей рухнуть крыше дома и с тоской наблюдали за тем, как стихия разрушает их будущее, обрекая на страдания и голод.
Алим и Наджиб смотрели вперед, туда, где виднелись одни из четырех знаменитых ворот великого Багдада. Подъезжая к городу, путники обратили внимание на странные шествия людей, то молчаливые, то сопровождаемые громким плачем.
Стражники с необыкновенным старанием допрашивали и даже обыскивали всех, кто собирался войти в город, – будь то важные сановники или бедные торговцы. Среди стражи было немало членов личной гвардии халифа.
– Что-то случилось, – сказал Алим Наджибу.
Оба тут же получили ответ, прозвучавший из уст одного из дожидавшихся своей очереди путников:
– Говорят, умер Харун аль-Рашид!
Молодые люди вздрогнули. Как и многие другие, они привыкли считать правителя халифата бессмертным.
– Когда и как это случилось?
Человек пожал плечами.
– Не знаю.
Алим и Наджиб переглянулись. Наджиб первым осмелился задать вопрос, волновавший не только их двоих, но и всех жителей Багдада:
– Кто теперь будет нашим правителем?
– Очевидно, Мухаммед аль-Амин, – сказал Алим и нахмурился.
Младшего сына Харун аль-Рашида, которого халиф назначил своим первым наследником, в Багдаде не любили. Несмотря на чистоту арабской крови, он не пользовался уважением ни у арабов, ни у персов. Легкомысленный и слабый духом, принц предпочитал государственным делам всякого рода развлечения. Второй наследник, сын персидской наложницы, Абдаллах аль-Мамун, был гораздо серьезнее и умнее.
У Алима промелькнула тревожная мысль о возможной войне между братьями, но он прогнал ее прочь. Аль-Мамун правил Хорасаном и жил в Мерве, вдобавок Харун аль-Рашид повелел закрепить разделение страны между сыновьями специальными документами и священными клятвами и запретил наследникам нарушать полномочия друг друга.
Как ни кощунственно это звучало, смерть халифа была на руку Алиму. Едва ли охваченное тревожными думами багдадское общество обратит внимание на его скоропалительную женитьбу!
Он ободряюще улыбнулся притихшей жене.
– Едем, Зюлейка! Нас ждет новая жизнь!
Глава IV
809 год, Хорасанский тракт
Амир узнал о смерти халифа от гонца, следовавшего из Багдада в Хорасан выведав новости, главарь банды обычно отпускал вестников с миром. Если те не желали добровольно выдавать государственные тайны, отбирал у них грамоты, безжалостно срывал печати и читал послания за подписью важных багдадских чиновников, визиря, а то и самого халифа. Такую добычу он ценил куда больше золота и серебра.
61 
