.
Очередная сказка о Золушке 
70 
Катьке восемнадцать, Дашке шестнадцать, и они в одночасье потеряли обоих родителей, а с ними и всю прошлую жизнь.
Мама жить перестала, даже существовать перестала, став совершенно безучастной, как сомнамбула бродила по квартире.
Когда в первый раз девчонки и Лидия Ивановна спохватились, что вечер уже, а ее нигде нет, перепугались страшно! Кинулись звонить всем подряд родственникам, друзьям, знакомым, с каждым таким звонком ближе и ближе подходя к уверенности, что она что-то с собой совершила ужасное!
Не говоря друг другу, о чем думают, боясь произносить это вслух, стали звонить по милициям, больницам, моргам, и тут Дашку осенило:
— Она на кладбище!
Они с трудом поймали такси, никто не соглашался туда ехать ночью, но уговорили одного сердобольного дядьку, сумбурно объяснив, какая у них ситуация.
Она сидела там, прямо на земле, и разговаривала с отцом, что-то тихо ему рассказывала, улыбалась нездешней улыбкой и поглаживала земляной холмик.
После этой страшной первой ночи им приходилось забирать ее от папиной могилы постоянно. Когда возвращались домой, мама молча шла в свою комнату, ложилась на кровать и лежала, глядя сухими потусторонними глазами куда-то в пространство, наверное туда, где был он, ее Васечка.
Она ни с кем не разговаривала, ела, когда кто-то приводил ее в кухню и кормил с ложечки.
У Дашки сердце разрывалась от такого бесповоротного смертельного горя.
И девчонки боялись ужасно, они не знали, как справляться с таким горем.
А тут выяснилось, что надо жить. В прямом физическом и банально-бытовом смыслах! Вот жить-то надо!
Папа хоть и получал большую министерскую зарплату, но взяток не брал, денег не накопил, и оказалось, что все они жили только на эту его зарплату. У них имелась большая четырехкомнатная министерская квартира, которую папа приватизировал. И больше ничего.
Не просто «ничего» с надеждой и намеком хоть на что-то, а тупо — ни-че-го!
Мама никогда не работала. Нет, она постоянно чем-то занималась, что-то делала, училась. Но денег не зарабатывала.
И еще! Она не знала, что такое быт, социум, — чистый лист!
Она понятия не имела, где и за какие деньги берутся хлеб и молоко, в магазины ходила только с отцом, вещи выбирали вместе, а как он платил и какие деньги… Он всегда ее от этого ограждал. Зачем его Маргаритке эта бытовая жизнь?
Перепуганные девчонки, по сути дети, брошенные посреди земли необетованной, беспомощные и растерянные, а с ними и Лидия Ивановна, растерявшаяся не меньше их, не понимали, как жить дальше и что вообще надо делать.
Министерство взяло на себя все хлопоты, связанные с похоронами и поминками, и выделило семье материальную помощь, вот на нее они вчетвером пока и жили.
Васнецовы уведомили внучек, что они малообеспеченные пенсионеры и ничем помочь не могут и им надо время, чтобы справиться со своим горем.
Мамины же родители, бабушка и дедушка Юдины, предложили весь спектр помощи: и за Ритой ухаживать и присматривать, и пенсии свои, а дед еще и подрабатывать начал — все, что могли.
Как-то ночью Дашка проснулась от странных звуков и поняла, что Катька плачет в подушку, чтобы заглушить рыдания. Она перебралась к ней на кровать и постаралась успокоить:
— Кать, ничего, мы справимся!
Воистину каждый о своем: Дашка о том, о чем думала день и ночь, а Катька…
— Ей никто не нужен! Ей всегда был нужен только он и сейчас! — кричала Катька, размазывая слезы по лицу. — Мы ей до лампочки! Так, дополнение к счастливой жизни!
— Кать, ей сейчас хуже всех! — пыталась вразумить сестру Дашка.
— Зато раньше ей было лучше всех! Вот она сейчас нас бросила, в самый трудный момент! Ничего не может, ничего не умеет, в горе своем живет, а мы расхлебывай! А у нас что, не горе?! Одна она такая?!
Дашка разозлилась так, что в глазах потемнело!
— А ты что, умеешь? Ты вон, дура здоровая, восемнадцать лет, умеешь что-нибудь?! Ты свою кровать хоть раз за восемнадцать лет застелила? Ты знаешь, как продукты покупать, стирать-убирать, готовить, мусор выносить? Как сберкасса выглядит, знаешь? Какие бумажки там оплачиваются? Папа всех нас баловал! Папа и Лидия Ивановна! Что ты истерики закатываешь, одной тебе, можно подумать, хреновей всех!
— Просто мне страшно! — призналась Катька и шмыгнула по-детски носом.
— Мне тоже страшно, но я знаю, что делать, и уже все придумала!
70 
