185 
Эта ругань начмина дошла и до Бахирева.
– Радируйте на дивизию Старка, что «Припять» к постановке мин на канале уже вышла…
* * *
«Припять» к постановке мин вышла… Под конвоем «Разящего», имея 60 мин на борту, «Припять» дошла только до траверза Павастерорта, и здесь команда отказалась идти дальше.
Забастовка! Решение судового комитета:
– Идет дождь, и постановка мин опасна…
С «Разящего» (через сетку дождя) спрашивали клотиком:
– Чего встали? Пошли дальше…
Часы в рубках показывали 17.10 – скоро над Соэлозундом стемнеет, а дождь лишь укроет от немцев работу минного заградителя. На мостике «Припяти» заплакал командир – Медведев-2. Он стал уговаривать всех подряд – и команду и комитетчиков!
– Я же не от царя… вы сами меня выбрали! Вспомните, как опасно было работать в Ирбенах. Разве вы забыли, как мы ставили мины в штормягу у Цереля? Так что же вы сейчас ерундите?
А ему отвечали:
– Идет дождь, мины прямо с завода, на них густая смазка, можно поскользнуться… мало ли чего не бывает с минами! И нет надежного прикрытия от Минной дивизии – Старк отошел на «Самсоне» к Кассарскому бую. Короче, мы не пойдем ставить мины.
«Разящий» слезливо мигал во тьме: пойдем или не пойдем? поставим или не поставим?.. Медведев-2 выходил из себя:
– Подумайте о флоте. Наконец, подумайте о революции!
– Революция непобедима, а дождь шпарит, а мины скользкие…
«Припять» совершила в этот день предательство: забастовка минного заградителя помешала закрыть подходы к Кассарам. Правда, это был единственный случай за все время сражения в Моонзунде, когда матросы-балтийцы не выполнили боевого приказа… Советские историки позже провели тщательный анализ обстановки, и они пишут, что «это решение было неоправданным… Условия как раз благоприятствовали выполнению задачи: плохая видимость и дождь способствовали скрытности постановки!».
Полвека тому назад это же самое безуспешно пытался доказать своим забастовщикам выборный командир Медведев-2. Но его послали подальше: идет дождь, и ты крути машину назад!
Медведев-2 в отчаянии пытался покончить с собой, но застрелиться ему не дали, а еще и разлаяли как следует:
– Это на што похоже? Мы вас выбирали, а вы… как девица, которая от прохожего забеременела! Так дело не пойдет у нас: коли уж вас выбрали – так служите с честью.
Но сами они в этот день честь потеряли.
* * *
По сути дела, Эзель уже целиком захвачен противником, только не сдается в лесах 107-я дивизия генерала Иванова, только держится оборона полуострова Сворбе с батареями Цереля… Быстро, прямо скажем, провернули это дело немцы на своих мотоциклах! А вслед за самокатчиками к восточному побережью Эзеля уже подтягиваются морские десанты противника. Конечно, когда в спину тебя подпирает немецкий автомат, а ты, друг ситный, винтовочку свою в кустиках оставил, чтобы бежать не мешала, тогда ты об этом думаешь, об одном кричишь:
– Открой дамбу! Дай выйтить отсель… погибаем ведь!
– Хрена вам всем, – отвечал Вишневский. – Где винтовка?
– Откуда я знаю… потерял!
– Вот ты мне ее найди, поставлю тебя в строй и тогда стану с тобой как с человеком разговаривать…
Большевистский комиссар Орисарской дамбы был непреклонен. Вновь прибывшие с удивлением спрашивали:
– Кто он такой, что нас не боится?
– Да комиссар от большаков… Коновод главный.
– Что у него на лбу-то написано?
– Написано там: Диана… Форсу много!
Вишневский к тем людям, которые сохранили свое оружие, относился по-человечески. Таких сводил он в отряды, наспех ставил во главе офицера (иногда первого попавшегося) и посылал в бой. Почуяв твердую руку начальства, люди шли в бой охотно. Предмостное укрепление Орисарской дамбы медленно насыщалось кровью…
К вечеру второго дня на дамбу пропустили обозы. Немцы с моря засвечивали прожекторами. Обозы часто разрывало пополам кинжальным огнем пулеметов с соседних островов. Дамба – узка, как бритва, и спастись от пуль негде. Дрыгая ногами и запутывая упряжь, обозные кони рушились в море. С белыми флагами матросы никого на дамбу не пропускали – лупили прикладами как предателей:
– Не туда прешься! Ступай к немцам, падла худая…
Матросы-линейщики подбирали пушки, броневики, пулеметы. По взгорьям – на виду переправы – скакали конные разъезды противника. Слышались минометные залпы. Убитых не успевали вывозить. А какой-то прапорщик, нервный, совал в руки Вишневского ребенка:
185 
