Де Еон не был трусом: героически шатался по лондонским улицам. Из-за пояса шевалье торчали рукояти пистолей. Однажды его внимание привлекла толпа. Он тоже подошел – глянул из-за плеча зевак. На земле корчился в припадке эпилептик. Его страшно корежило и выгибало в дугу. На губах больного лопались пузыри пены. Когда припадок затих, англичане набросали возле нищего монетки и разошлись…
Эпилептик встал. Деловито собрал деньги. Но, едва успел выпрямиться, как де Еон ударом кулака выбил из его рта кусок мыла, которое так красиво пенилось на губах.
– О негодяй, – сказал шевалье. – Ты думаешь, я забыл тебя? Нет, вспомни же и ты драгунский полк маркиза дОтишана…
Это был дезертир, скрывавшийся от галер в чужой стране. Он упал перед кавалером на колени, но де Еон велел ему подняться. С большим чувством он спросил дезертира:
– Скажи, приятель: неужели тебе не хочется после мыльной закуски прополоскать рот хорошим пивом?
Они зашли в трактир. Де Еон заказал яичницу и крепкой можжевеловой водки. С грохотом встали рядом между солдатом и офицером Франции две кварты янтарного пива.
– Ешь, – велел де Еон, развязывая кошелек. – Я давно уже догадываюсь, что таких, как ты, немало живет в ужасных доках Лондона. В одном вы, конечно, правы: лучше уж доки и кусок мыла во рту, чем каторжные галеры и клеймо бурбонской нежной лилии, что выжигает палач на плече раскаленным железом!
Дезертир одним махом осушил кварту пива; глаза просветлели.
– Сударь, – сказал он, – а ведь я вас вспомнил. Вы однажды вели нас в атаку… И вы – добрый офицер! Вспомнил, да…
– Я добрый, и подтверждаю твои слова деньгами, – ответил де Еон. – Покажи эти деньги своим друзьям. Денег будет еще больше, когда вы честно послужите мне ради Франции…
На призыв де Еона явились восемь дезертиров.
– Мы даже не дезертиры, – заявили они, – а честные эмигранты, каких много…
– Жаль только, что вас, честных эмигрантов, всего восемь человек… Я согласен: зовите сюда и нечестных!
Началась работа. Дом на Золотом сквере, откупленный у маркиза ла Розьера, превращался в неприступный форт. Тускло глядели на улицу щели бойниц. Осажденные имели пистолеты, ружья и сабли. Бочка с порохом была заложена в подвал дома, а фитиль от нее проведен в спальню кавалера де Еона. Свеча всегда горела наготове; приложи ее к фитилю… минута, другая, и…
Когда агенты Людовика появились на Золотом сквере, то над крышей болталось знамя Франции, а громадная надпись на доске извещала прохожих издалека:
Джентльмены!
Обходите дом с осторожностью.
Мы решили взлететь на воздух, но не уступить подлым притязаниям графа Герши и его лакеев.
* * *
Людовик, прослышав об этом, сказал:
– Можно ли не знать границ? Я буду писать королю Георгу…
«Лондонская газета» официально поместила заявление английского короля Георга III о запрещении де Еону появляться при Сент-Джемском дворе. Кавалера формально лишали всех дипломатических званий, впредь предлагалось считать его государственным преступником.
– Но что особенно скверно, – размышлял о прочитанном в газете де Еон, – так это то, что они накладывают секвестр на мое жалованье. Однако я разгадал план короля: лишая меня денег, он желает, чтобы я приобрел себе честь и славу… Итак, друзья мои, можете не волноваться за будущее: отныне мы входим в бессмертие!
Через несколько дней Людовик справился у Терсье:
– Какие новости? Снял де Еон осаду или нет?
– Ваше величество, по наблюдениям агентов, из трубы дома валит дым. Но из дома никто не выходит. Армия дезертиров обнаглела и поет оскорбительные для нас песни, которые де Еон тут же для них сочиняет.
– Он не сумасшедший, – призадумался король. – Он просто слишком честолюбив и странен.
– Что соизволите приказать, ваше величество?
– Пошлите ему двести дукатов от меня. Может, ласка приведет его в чувство и наша доброта его облагоразумит?..
Терсье приложил к дукатам и письмо от себя – дружеское. Просил не глупить, не делать свое положение опасным, рыцарски хранить тайны короля, и заключал словами: «Ваши акции стоят очень низко на версальской бирже». Де Еон дукаты взял, письмо прочел, но выводов никаких не сделал. Ему было некогда.
Толпа англичан в ожидании штурма не убиралась из-под окон минированного дома. Время от времени де Еон в злости сочинял стихи и, вскочив на подоконник, распевал их толпе – на улицу:
- За сотни от Парижа долгих лье,
- С пером в руке и на боку со шпагой,
- Живет великодушный шевалье,
- Прославленный безумною отвагой,
- Тебе же, рогоносец граф Герши,
- Как крысе, не выглядывать из сыра;
- Ревнуй жену, доносами греши,
- Но скоро под тобою будет сыро…
Граф Герши просто усыхал от зависти, но не мог сочинить в ответ даже строчки. Только уныло тикали часы… Богатейшая коллекция!