— Плохо вы ее знаете! Приехала в чужой дом, втерлась в доверие. А она вообще не имеет права здесь находиться!
— Вот уж кто имеет право, так это моя девочка! И больше, чем вы все!
У Вероники Юрьевны голос звенел от волнения. Вот она, судьба! Сколько лет оберегала свою девочку, не говорила правды, а судьба все равно привела в этот дом. Ведь никогда ничего не просила, не требовала, даже правды никому не сказала. И что за это? Женщины, которых Эдуард отверг, отодвинул от себя, потому что не любили, не понимали, еще и говорят, что она с дочерью не имеет права находиться в этом доме!
И Вероника Юрьевна не выдержала:
— Моя девочка имеет все права. Потому что она дочь Эдуарда Листова. Да. Дочь. И не надо на меня так смотреть!
И Майя прошептала потерянно:
— Мама. Зачем ты, мама?
— Я хочу, чтобы им было стыдно. Должно быть, я единственная, кто ничего не требовал, никогда не рвался к этим деньгам. Ты родилась немного позже срока, все никак не хотела появляться на свет. Я уж начала волноваться. А потом подумала: пусть. Пусть никто и никогда не узнает. Андрею же сказала, что ты родилась чуть раньше, и он ни разу не усомнился в том, что ты его дочь. Зачем нужно говорить правду? Ничего нам с тобой не надо, Маруся.
— Маруся! — вдруг громко всхлипнула Алевтина. — Маруся-то моя где?
Тут только Вероника Юрьевна сообразила:
— А, в самом деле, ведь Маша Кирсанова тоже поехала в Москву в этом поезде? С ней что-то плохое случилось?
— Все деньги эти проклятые! — взялась за голову Алевтина. — Все жадность Ольгина неимоверная! Как только узнала про художника, так и завелась. Ведь весь городок знал, что у нас с Эдуардом Олеговичем происходит. Не любил он меня, нет, не любил. Ее вот любил, — она кивнула на Веронику Юрьевну. — Да мне что с того? Ничего не просила, не требовала. Если б не Ольга.
Капитан Платошин внимательно посмотрел на Алевтину Кирсанову:
— А что Ольга Сергеевна?
— Как узнала, что я забеременела, так и примчалась к нам в городок. С мужем у нее тогда уже разладилось. Квартирку-то надеялась себе отсудить, да как прожить одной? Тяжело. И тут узнала, что мы с художником заезжим роман крутили. И пристала ко мне: скажи да скажи, что ребенок от него. Художники, мол, они богатые. А ну, как не станет отрицать?
Тут Олимпиада Серафимовна первой сообразила:
— Погодите-ка. Так что ж, Маруся не дочь Эдуарда Листова?
— Какое там, — махнула рукой Алевтина. — Не его.
Тут и Настя не удержалась:
— Но она же так замечательно картины пишет! Мы же все видели! У нее же самый настоящий талант! Откуда тогда?
— Талант, да, — тяжело вздохнула Алевтина. — Так и у отца ее, должно быть, был талант. Был, да сплыл. Спился он совсем, Василий-то. А тогда я его пожалела. Это Эдуард надоумил его в первый раз: проводи Алевтину до дома, да проводи. Провожал. А как Эдуард Олегович уехал, так дорожку ко мне Василий не забыл. Все ходил, страдал: выглянуло солнышко на минутку, да скрылось. Уехал художник, да и папку с собой забрал. Василий-то все ответа ждал, что в Москву, может, позовут. Не дождался.
— Постойте, — сказал Эдик. — Папку забрал? Сейчас я кое-что принесу.
И, спускаясь по ступенькам веранды, красавец пробормотал себе под нос:
— А это интересно.
Алевтина Кирсанова продолжала всхлипывать:
— Вот так-то ходил Василий, ходил, да и… Забеременела я одним словом. А было это спустя два месяца, как Эдуард Олегович уехал. У Васи-то другие дети есть окромя моей. И жена такая, что не дай бог. К чему нам городок было веселить? А Маруся-то семимесячной родилась. Я и подумала: почему ж нет-то? И Ольга под ухом зудела. Мол, от художника оно и не стыдно, может, и денег каких перепадет. Ольга — она до денег жадная. Ну, я и написала Эдуарду Олеговичу. Мол, родилась дочь, назвали Марусей. Отчество-то я в графе указывать не стала, это ему сообщила, что, мол, записали Эдуардовной. Он и откликнулся, и денег стал слать. А потом уж сами знаете. Вот оно как все вышло.
Капитан Платошин тяжело вздохнул:
— И в это время Ольга Сергеевна придумала план, как завладеть наследством. Все приглядывалась к тому, что происходит с художником Эдуардом Листовым, несколько лет приглядывалась… А потом поняла: пора действовать. Как только Листовы купили этот огромный особняк, им понадобилась прислуга. Ну, Ольга Сергеевна и заявилась, да и сообщила художнику, что она Алевтине сестра. Только до поры до времени никому просила не говорить. Ее взяли в дом, а у Ольги Сергеевны была на всякий случай припасенная ампула цианистого калия. Только не знала она, кого травить. Листова? А что толку? Наследников хватает. События развивались своим чередом, и надо было сделать так, чтобы Марию Кирсанову Эдуард Листов признал законной дочерью. Пришлось долго и тонко намекать ему. А под старость художник и вовсе начал выживать из ума. Вы уж простите.