— Но ведь все говорили, что он гений! И вы тоже!
— Да, говорили. Я первый сказал. «Портрет в розовых тонах» — замечательная вещь. В наше время главное — это сделать рекламу. У людей такой огромный выбор, что они сами не знают, что любить, чем восхищаться, а что, напротив, хаять на все лады. Им надо подсказать. А уж потом все идет, как по накатанному. Я так и буду до конца жизни утверждать, что Эдуард Листов был гением. Хотя сам в это не верю.
— Значит, Эдуард был прав: это я на него так влияла. Я своим присутствием убивала все, — Нелли Робертовна была бледна, произнося эти слова. — Мне тоже всегда казалось, будто что-то не то. После того, как я увидела эту папку. Значит, это я виновата.
— Ну не казните вы себя!
— Что осталось от моей жизни? Ничего. Все кончено. Кончено.
— Голубушка, мне не нравится ваше настроение. Пойдемте-ка, выпьем по коньячку.
— Такое ощущение, что этот день я не переживу.
— Э! Сколько их еще будет, таких дней! Надо плотно покушать, посидеть на веранде, в тенечке, полюбоваться вашими замечательными растениями. И жизнь снова станет прекрасной.
— Надо сказать Ольге Сергеевне, чтобы…
Нелли Робертовна осеклась. Как можно после вчерашнего разговора по-прежнему отдавать распоряжения домработнице? И с трудом проговорила: -… накрывала на стол.
— Что это с вами, голубушка?
— Я… должно быть, не буду обедать. Вы уж простите. Комнату вам приготовили. А я полежу.
В сад они вышли, не возвращаясь в кабинет, через дверь на веранду. Нелли Робертовна по-прежнему исполняла обязанности хозяйки, и надо было передать гостя с рук на руки кому-нибудь из домашних. Розовый костюм Олимпиады Серафимовны она заметила издалека и устремилась к ней. Веригин первым поспешил выказать сочувствие горю матери:
— Олимпиада Серафимовна! Как вы себя чувствуете?
— Как я могу себя чувствовать? У меня глубокий траур. Ах, Эраст, жизнь так скоротечна, и старики, порой, переживают молодых. Какая ужасная несправедливость! Это мне сейчас надо лежать в гробу вместо Георгия, мне.
— Ну-ну, голубушка.
Веригин подхватил пожилую даму под локоток и заворковал:
— Все мы смертны. Посмотрите только, какие дивные вокруг цветы. Жизнь продолжается, Липа, продолжается, несмотря ни на что…
Они двинулись в глубь сада, к беседке, Нелли Робертовна перевела дух. Теперь можно к себе.
— Нелли! Ма шер, Нелли!
— Вера, как хорошо, что ты спустилась вниз! Я хотела с тобой поговорить еще вчера. Что у тебя с лицом? Ты нехорошо себя чувствуешь?
— Голова что-то болит. Это нервы, ма шер, нервы. Нам всем сейчас так тяжело.
— Послушай, когда я вчера увидела этот пистолет, мне сразу показалось…
— Что показалось?
— Я, ведь, хорошо разбираюсь в антиквариате. Я даже взяла его в руки, и…
— Когда?
— Что когда?
— Когда ты могла взять его в руки, ма шер, если мы узнали о нем только за ужином? А Георгий был убит буквально в течение получаса после того, как все встали из-за стола.
И тут Нелли Робертовна увидела ее глаза. Сколько же в них было злости! И бывшего мужа она называла не по отчеству, как всегда, а просто Георгием. И тут вспомнился разговор в кабинете, тот самый последний разговор. Что он там сказал? Разговор как раз зашел о «Деринджере». И пасынок вдруг разоткровенничался.
— Этот пистолет мне знаком, — так же как тогда твердо сказала Нелли Робертовна.
— И что?
— Я поставлю в известность следователя. И обо всем, что мне сказал в тот вечер Георгий тоже. Я признаюсь, что была в кабинете.
— Значит, это правда, что ты там была? Ты заходила туда перед тем, как он умер. Значит, это ты его убила.
— Что? А почему ты, Вера, говоришь, что была в своей комнате, когда стреляли, а тебя там не было?
— Я…
— Нелли Робертовна, так ужин подавать? — по ступенькам к ним спускалась Ольга Сергеевна.
Нелли Робертовна вновь почувствовала себя неловко, хотя прислуга и делала вид, что ничего не произошло.
— У нас гость, Ольга Сергеевна. Я думаю, что Эраст Валентинович проголодался. Вы накрывайте, зовите всех обедать, а я пойду, прилягу. Что-то мне нехорошо.
— Ужин вам принести?
— Если можно, кофе.
— Отчего же нельзя? С ликером, как вы любите?
— Да, пожалуйста. Мне надо успокоиться.
Нелли Робертовне показалось, что женщины переглянулись. Вера Федоровна сделала домработнице какой-то знак. О чем это они?