Последние отзывы

  59  

— А ты знаешь?

— И я не знаю. Знаю только, что даже день, проведенный там, способен перевернуть жизнь и поломать все, что создавалось таким трудом долгие, долгие годы. Это страшно.

— Подумаешь!

— Уходи. Я просто в ужас прихожу оттого, что наделала!

— Не мудрено. Ты красиво сейчас говоришь, а как ты на него кричала? На дядю? Как ты отстаивала свое право жить в этом доме? А диссертация, которую ты за него писала? А все эти книги? Ты его покупала! Да-да, я все слышала! А он что тебе сказал? Просто выбросил, как старую, ненужную тряпку!

— Замолчи!

И она, не выдержав, ударила племянницу по щеке:

— Замолчи!

Настя, вытирая злые слезы, только огрызнулась:

— Я тебе это припомню!

— Уходи.

Настя задержалась в дверях и заискивающе сказала:

— Ну, тетя! Тетя, же! Ну, что тебе стоит?

Ушла, так и не дождавшись ответа, а Нелли Робертовна долго еще смотрела на захлопнувшуюся дверь. Все, ради чего жила, оказалось только фасадом, за которым вместо теплого, уютного дома — пустота. Она одна, совсем одна. И снова осторожный стук в дверь.

— Да, Настя, войди.

Подумала, было, что племянница решила извиниться, но вошла Ольга Сергеевна:

— Не спите, Нелли Робертовна?

— Нет, не сплю.

— Мне пару слов надо вам сказать. Я уж милиции не стала говорить.

— Что еще?

— Дверь в гостиную ведь почти что напротив кабинета. Не слепая же я, да и голоса порой слышно.

— Вы что, подслушивали?

— Не надо так. Я ведь тоже право имею.

— Какое право?

— Да такое вот право. Как все, а, может быть, и побольше. Они все допытывались: что, да как? Я ведь женщина простая. Куда мне против вас! Я всегда это знала. Все денег хотела накопить. Я ведь поначалу убить вас хотела. Думала нанять кого. Самой-то боязно было. И все хотелось, чтоб никто не узнал.

— Ольга Сергеевна!

— А вы как думали? А пока деньги копила, и до развода дело дошло. Всего-то и надо, что подождать, а горячку не к чему пороть. Можно счастье отвоевать, а можно и высидеть. Но, выходит, что ни вы ему были не нужны, ни я.

— Что вы такое говорите!

— Он все не хотел стариком казаться, Эдуард Олегович. И женщин любил. Тянуло его отчего-то к простым. Все говорил, что я на Алевтину очень похожа.

— На Марусину мать?

— Может и так. Маялся сердешный. То ехать туда хотел, то забыть про все. Как сердце стало прихватывать, так к прошлому и потянуло. Все говорил, что долги, мол, надо отдавать.

— Какие долги?

— Уж не деньги, понятно. Да и мне не денег было надо. Началось с одного, а закончилось-то по другому. Ведь он ко мне по-человечески был, по простому, не то, что вы — прислуга! Красивый он был, Эдуард Олегович, и в старости своей красивый. Эдик такой же. Не за деньги я здесь. За справедливость.

— Что вы хотите?

— Думаю вот, как поступить? Тюрьма для вас будет пострашнее смерти.

— Да за что вы меня все? За что?

— Ладно, я уйду. Только в милицию-то все равно вас скоро вызовут. Вы уж подумайте.

Ушла. Нелли Робертовна потянулась к пузырьку с таблетками. Спать, немедленно спать. Надо пережить все это во сне. Утром кошмар рассеется.

В квартире Оболенских

— Маша? Ты дома? Маша!

— А, корнет! Сколько сейчас времени?

— Половина первого.

— Утра?

— На улице светло! Ты что, не видишь?

Мария Кирсанова с тяжелым вздохом оторвалась от мольберта. Соскучилась она за те несколько дней, что не брала в руки кисти и краски. И вот вам результат — творческий запой. Расслабилась, отдохнула, сил в себе накопила, и теперь разом, за одну ночь выплеснула их все, унеслась мечтами далеко— далеко. Вот и на картине не земные деревья, и не та трава, что возле дома растет. Неведомый мир, о котором знают только те, кому он грезится в мечтах, и кто может эти мечты описать, нарисовать, озвучить. Она протяжно зевнула:

— Ах, уже утро!

— Ты что, не ложилась?

— Сейчас лягу. С тобой, корнет.

Маруся бросила кисть. Эдик, посмотрев вокруг, поморщился: неубрано, грязно, на кровати тарелка с остатками пищи, немытые чашки и стаканы загромождают стол. Каждый раз, наливая себе что-нибудь, кофе ли, спиртное, Маруся брала чистую посуду.

— А помыть нельзя было?

— Фу, какой ты мелочный!

Она переставила грязные тарелки на стол, разлеглась на кровати, еще раз зевнула:

— Ну, как наши дела?

— Ты будешь смеяться.

  59