Сиверов выругался. На каком же этаже искать теперь генерала? Если учесть, что, судя по звуку, лифт пошел вниз не с одиннадцатого и не с двенадцатого, а стоял до этого повыше, на выбор оставалось этажа два-три. Не много, но все же…
«Неразрешимых задач не существует», – сказал себе Глеб и сбежал по лестнице вниз.
Лифт как раз остановился, и из него вышла дама с собачкой. Можно было спросить у нее, с какого этажа она ехала, но такой идиотский вопрос вызвал бы лишь недоумение и ненужные подозрения.
Сиверов спокойно вошел в кабину, нажал кнопку верхнего этажа и, лишь только загремели створки дверей, посмотрел на секундную стрелку своего хронометра. Кабина плавно понесла его вверх. Стрелка бежала, проходя деление за делением. Тринадцатый этаж – время еще не вышло… Четырнадцатый – тоже рано… Пятнадцатый… Шестнадцатый – наконец стрелка достигла нужной отметки. Створки открылись. Сиверов оказался на площадке последнего этажа, довольно чистой. Как-никак сюда поднимались только жильцы и редкие гости – никакого «транзита».
Четыре квартиры. За дверью которой из них скрылся генерал Разумовский, Глеб понял секунд через десять. Если он слышал мелодичную трель звонка, значит, дверь не двойная да еще вдобавок неплотно подогнанная. Две квартиры отпадали сразу: их двери больше напоминали не вход в жилище, а фасады банковских сейфов. Оставалось еще две. Но в двери ближайшей из них был врезан только один замок, а Глеб явственно слышал щелчки двух.
«Кажется, вычислил!»
Глеб постоял немного возле лифта, прислушиваясь.
В квартире негромко разговаривали. Из-за двери квартиры, в которую пришел генерал, на площадку просачивались запахи жареной картошки и свежеприготовленного кофе. Естественно, подойдя к двери вплотную, можно было бы расслышать и отдельные слова, вникнуть в суть разговора. Но рисковать не стоило: в трех дверях из четырех были вмонтированы глазки.
Сиверов поднялся на технический этаж и отмычкой вскрыл люк, ведущий на крышу.
В кармане куртки у Глеба лежал стандартный набор подслушивающей аппаратуры, которой снабдил его генерал Потапчук. На поролоне в пластмассовой коробочке покоились свернутые проводки, на конце которых болтался чувствительный микрофон, миниатюрные наушники, микроусилитель, несколько миниатюрных микрофончиков с тонкими булавками. Такие можно втыкать в мягкую мебель, в ковры, в одежду. Вероятность их обнаружения чрезвычайно мала. Питания хватает на несколько дней, а булавка устроена так, что воткнутую ее очень трудно извлечь из-за зазубринки, цепляющейся за нитки наподобие острия рыболовного крючка.
Быстро размотав проводок с микрофоном, Сиверов подошел к вентиляционной шахте. Оттуда тоже пахло жареной картошкой и кофе.
«Ну конечно же, где им еще быть. Сидят себе на кухне, небось, попивают кофе, бутылочка на столе…»
Глеб надел на голову наушники, щелкнул переключателем и начал медленно опускать микрофон в асбестоцементную трубу, проходящую по вентиляционному каналу. Пока в наушниках Сиверов слышал лишь шум несущегося по вентиляционному каналу воздуха да громкие щелчки – это микрофон, раскачиваясь, касался стенок вентиляционной шахты. Когда же он опустил микрофон на глубину двух метров, то услышал и голоса: мужской, принадлежавший генералу Разумовскому, и женский. Судя по всему, Петр Павлович свой выходной день решил посвятить развлечениям. Досадно. В такой ситуации много не нашпионишь.
«Хотя… – задумался Сиверов. – Оно может повернуться и по-другому. Временами человек бывает откровенен с любовницей. Конечно же, не говорит ей всего открыто, но дразнит намеками. Но и по таким намекам, если располагать некоторой информацией, можно составить цельную картину».
– Давай по второй выпьем? – услышал Сиверов голос генерала Разумовского.
И тут же представил себе, как тот сидит за пластиковым кухонным столом с пятидесятиграммовой рюмкой в руках и игриво поглядывает на свою любовницу.
Послышалось бульканье разливаемой водки.
«Точно, пятидесятиграммовые рюмки, – подумал Глеб, – иначе булькало бы дольше».
– Вы, Петр Павлович, меня совсем споите…
Теперь Глеб представил себе и женщину: молодая, симпатичная, довольно пухлая. Похоже, что не проститутка, но и не чуждающаяся радостей земных.
– За тебя, Наташенька!
Раздался звон хрусталя.
– Я ждала вас раньше, Петр Павлович.
Сиверов опустился на корточки, сдул с затвердевшего на холодном воздухе битума пыль и сел, прислонившись к вентиляционной трубе.