69 
– Странная мечта.
– Я даже не знаю, почему официанткой, а не кем-то другим. Когда я была маленькой, мамина подруга работала в ресторане на Тверской.
Мы с мамой заходили к ней, она угощала меня мороженым, конфетами, фруктами. Она была такая красивая, всегда такая нарядная, что мне даже хотелось, чтобы именно она была моей мамой. И я как-то, рассердившись на маму, сказала ей о своем желании.
– Мама, конечно, обиделась?
– Нет, ничуть. Она рассмеялась и сказала, что ее подруга несчастная, что все у нее плохо. И детей нет именно потому, что работает официанткой. Тогда я этого не поняла, а потом, уже в школе, желание стать официанткой забылось.
Официантка в накрахмаленной короне, цокая каблучками, принесла бутылку минеральной воды и высокий чистый стакан. Поставила перед Полуяновым.
– Не могу тебя представить официанткой.
Хотя любая форма делает женщину, по моему мнению, более желанной.
– А по мне так это чушь.
– Нет, это правда. Вспомни, как Краснов смотрел на стюардессу.
Напоминание о муже Марины слетело с уст Полуянова случайно, помимо воли. Он тут же осекся и, как ему показалось, даже немного покраснел от смущения.
Марина взглянула на пустую рюмку, давая понять, что Антон должен ее наполнить.
* * *
Самогон из деревни Погост, вознесенный самолетом на девятикилометровую высоту, почти беззвучно булькал в стаканы. Финансовый инспектор Савелий Иванович раскраснелся, расслабил узел галстука, расстегнул верхнюю пуговицу.
Ему было хорошо, и он этого не скрывал.
– Легко пьется, как парное молоко.
Краснов улыбался с видом победителя. В бутылке живительного напитка оставалось еще предостаточно. Время от времени он поглядывал в иллюминатор.
– Люблю ровное гудение двигателя. Всякое однообразие, монотонность успокаивают, усыпляют.
– Правда, – сказал Савелий Иванович. – Монотонность и однообразие вредны лишь в сексе. Это я вам могу сказать как человек, сменивший двух жен.
– А я менять супругу не собираюсь.
– Возможно, когда станете богатым, смените жену, – Савелий Иванович крутил в пальцах до половины налитый стакан, крутил довольно ловко.
– Нет, не сменю. Я уже стал достаточно состоятельным, но желание к переменам так и не появилось.
– Значит, недостаточно богатым, – глубокомысленно заметил финансовый инспектор и, выдохнув, быстро выпил самогон.
Краснов синхронно повторил движения спутника.
– Через два с половиной часа будем на месте. Интересно, какая там погода?
– Будет жарко. Я звонил накануне. Меня встретят, могу и вас подбросить.
– Не откажусь.
Минут пять говорили о пустяках, ни для финансового инспектора, ни для Краснова интереса не представляющих.
– Вы надолго в Ханты-Мансийск?
– Думаю, не меньше недели. Придется с бумагами повозиться. А вы?
– День-два и назад. Я бы, может, и дольше задержался, но много работы осталось в столице.
– А у меня служба, командировка выписана на десять дней. И суточные получены, и гостиница оплачена. Так что десять дней Москвы мне не видать. – Огромный самолет качнулся, затем вздрогнул, и пластиковый стаканчик финансового инспектора завалился на бок. Несколько капель самогона вылилось на откидной столик.
– Он горит, – засмеялся Краснов, – я проверял.
– Охотно верю.
– От него удивительное тепло, даже в кончиках пальцев покалывает.
* * *
Полуянов посмотрел на темно-зеленую бутылку, повернул ее к себе этикеткой и вслух прочел:
– Разлито и бутилировано с благословения святейшего Патриарха. Слышала?
– И что из того?
– Такую же штуку можно сделать и в Погосте. Договориться с церковниками и разливать по бутылкам воду из источника, продавать в Москве, в Питере. Источник-то святой.
– Почему вы с Красновым, – произнеся фамилию мужа, Марина вздрогнула, – все сводите к деньгам, все пытаетесь превратить в деньги? Что вы за странные люди такие?
– А почему бы и нет? – ладонь мужчины накрыла ладонь женщины. – Давай не будем о делах, – Антон сжал тонкие пальцы Марины. – Когда ты рядом, я не могу думать о работе. У меня вообще все мысли пропадают. Я в этом только что имел возможность убедиться, – Полуянов выпил стакан воды, положил на столик деньги.
Когда они шли к машине, Марина оглянулась на стройную официантку, убиравшую посуду, и ее взгляд на какое-то мгновение вспыхнул той детской, неподдельной и искренней завистью.
69 
