45 
Как человек городской, Андрей Алексеевич не привык рано ложиться спать. В деревне же десять часов – уже поздний вечер. Холмогоров достал книгу, привезенную с собой, и устроился у настольной лампы. Вскоре он уже забыл, где находится, целиком погрузился в чтение.
Лишь ночной мотылек иногда отвлекал Холмогорова, ночная бабочка билась в жестяной абажур, и тот тихо звенел. В доме царила тишина, нарушаемая тиканьем больших напольных часов в гостиной, да иногда потрескивали старые бревна, из которых был сложен дом священника.
Матушка Зинаида сидела у кровати Ильи.
Сон уже сморил ее, но женщина не ложилась, ее голова покоилась на подушке, прислоненной к стене.
Она проснулась, когда зашевелился ребенок. Илья смотрел на нее широко открытыми глазами.
– Что такое? – спросила мать.
Илья даже не слышал ее, его взгляд был устремлен в приоткрытую дверь.
И тут ночную тишину разорвал крик петуха, далекий, но хорошо слышный ночью. На него отозвались еще два петуха. Илья сбросил одеяло, сел на кровати.
– Что с тобой? – повторила Зинаида и хотела уже прикоснуться к плечу сына, но тот поднялся и шагнул к двери. – Ты хочешь во двор?
Илья не отвечал, он вытянул перед собой руки, словно был слепым, и вошел в гостиную.
– Боже, что же это такое? – перекрестилась матушка.
Холмогоров услыхал шаги в гостиной и, оторвавшись от книги, заглянул в комнату. Мальчик стоял, словно раздумывая, куда идти дальше, он не видел ни мать, ни Холмогорова.
– Что делать? – шепотом спросила женщина.
– – Не трогайте его, – предупредил Андрей Алексеевич и вскинутой ладонью остановил матушку Зинаиду.
Она уже хотела схватить сына за плечи.
Вышел и священник. Холмогоров приложил палец к губам. Илья, как был босиком, в одних трусах, снял куртку с вешалки, набросил ее на плечи и вышел на крыльцо. Он шел, высоко поднимая колени, на землю не смотрел. Взрослые двинулись за ним следом.
У калитки Холмогоров остановил отца Павла и матушку:
– Оставайтесь здесь.
Странное дело, но ни священник, ни его супруга спорить не стали. Холмогоров говорил уверенно, так говорит врач, уже знакомый с болезнью.
Мальчик шел по тропинке, Холмогоров не отставал от него. Он старался не шуметь, понимая, что нельзя сейчас беспокоить Илью. Миновали деревню. Под ногами скрипела густая трава, ночь полнилась запахами, звуками.
Вскоре потянуло сыростью от реки. Илья остановился и на развилке тропинок после минутного колебания свернул направо, к омуту.
На самом берегу он стал делать что-то непонятное руками. И лишь когда Илья широко размахнулся, Холмогоров догадался: «Забрасывает удочку!»
Ему даже показалось, будто он услышал тихий всплеск поплавка, коснувшегося воды. Вода мельничного омута казалась черной, как густая смола, в ней отражались звезды. Андрей Алексеевич вздрогнул, когда плеснула большая рыба и поверхность пошла рябью. Мальчишка не отрывал взгляда от невидимого поплавка, нагнулся, хватая несуществующее удилище, и поднял.
Он что-то беззвучно шептал. Воображаемая рыба упала в траву.
Холмогоров терпеливо ждал.
Через четверть часа мальчик смотал удочку и, крадучись, поднялся на откос. В ночи белел высокий дощатый забор, огораживающий дом с тарелкой антенны на крыше.
«Он ходил здесь в тот день, когда пропал», – догадался Холмогоров.
Мальчик стоял прижавшись щекой к забору, припав глазом к щели. Плечи его вздрагивали.
Когда Илья повернулся к нему лицом, из невидящих глаз мальчишки катились слезы, крупные, как горох. Теперь Андрей Алексеевич чувствовал, что кто-то невидимый стоит за Ильей, словно направляет его. Движения мальчика стали более уверенными. Он спускался по тропинке прямо на Холмогорова, не замечая его. Илья прошел совсем близко, чуть не коснувшись его плечом.
Илья остановился на том же месте у омута, где ловил рыбу. Холмогоров стоял у него за спиной. Один шаг отделял ребенка от воды, черной, густой, глубокой. Илья рванулся вперед резко, будто кто-то толкнул его в спину. Андрей Алексеевич еле успел схватить его за плечи.
– Стой! Ты куда?
Когда Илья обернулся, Андрею Алексеевичу показалось, что ребенок с ненавистью смотрит на него. Но затем мальчик прижался к Холмогорову, расплакался, уткнулся в плечо мокрой щекой. Он не мог идти сам, и советник, легко подхватив его на руки, понес к дому.
Когда он подошел к калитке, Илья уже сладко спал. Отец Павел и матушка Зинаида стояли в тех же позах, в каких их оставил советник Патриарха.
45 
