102 
Пит был хозяином цирка, он не привык стеснять себя непонятным ему словом «нельзя». Хорошо известный своим необузданным нравом, беспричинной вспыльчивостью и тиранией, он ни разу не рискнул крикнуть на эту маленькую итальянку с черными поблескивающими глазами.
Я уж говорил, что Мартин очень любил и главное — понимал лошадей. Именно понимал, как можно понимать человека. Особенно заботливо он относился к лошади, на которой работала Лора. Ежедневно, после окончания номера, Мартин тщательно обтирал ее чистой сухой фланелькой и долго прогуливал по цирковому двору, накрыв попоной. К вечеру он расчесывал на ее крупе шерсть, такими, знаете, шахматными квадратиками, и надевал скрипящее кожаное седло с двумя петлями. Лора разрешала Мартину провожать ее к самому выходу на манеж и при первых звуках оркестра распахивать перед лошадью тяжелую парчовую занавеску.
Это никого не удивляло — Лоре пытались услужить все, в том числе и хозяин, который, разговаривая с ней, каждый раз пытался скривить в улыбке свое красное, заплывшее от чрезмерного увлечения пивом, лицо.
Однажды, во время гастролей в Северной Франции, случилось несчастье. Испугавшись брошенного из ложи букета, лошадь шарахнулась, и Лора, оступившись, упала спиной на барьер. Ее унесли с манежа на руках, а вызванный врач отвел Мартина в сторону и сказал, крутя серебряную часовую цепочку:
— Видите ли, друг мой… У вашей супруги…
— Она не жена мне, доктор.
— А кто же?
— Мы с ней друзья. У нее очень много друзей, доктор. Но… коли приключилось такое несчастье, кто-то один должен быть всегда рядом. У других может не оказаться времени.
— И этот один — вы?
— Я, доктор…
— Так вот… С ней приключилась неважная история. Вы слыхали что-либо о повреждениях позвоночника?.. Я это говорю вам, ей я не сказал ничего, потому что она уверена, что сумеет подняться через неделю. Ей, видите ли, надо накопить какие-то деньги, на какую-то там поездку, я не понял куда и зачем.
— Она итальянка, доктор, — пояснил Мартин, — из города Костелямаро ди Стабия, что около Неаполя. Она мечтала собрать немного денег, купить домик в этом городке. Это было бы очень хорошо, доктор, не правда ли?
— Неаполь?.. Отличная мысль. Теплые морские ванны, усиленное питание и покой. Вот единственное, что может когда-нибудь поставить ее на ноги, мой друг. Только на ноги. О цирке следует забыть навсегда.
— Да, но, доктор… Неаполь… это сейчас невозможно. Она не успела отложить и десятой доли нужной суммы.
— А, да, да… — доктор еще больше насупился и, дернув цепочку, сердито крикнул на Мартина: — Только не следует вешать нос, от этого она не поправится! Завтра придут класть гипс! Денег не надо! Все!
Потянулись тяжелые, тоскливые дни. Лора лежала в холодной гипсовой скорлупе, а Мартин с утра до ночи пропадал на конюшне или носился по манежу, участвуя в замысловатых пантомимах с похищениями, выстрелами, танцами и прыжками через скачущих лошадей. Он старался как можно реже попадаться на глаза хозяину — приближалась зима, и тех, кто не был связан контрактом, Кривой Пит мог выставить за дверь, не спрашивая на то их согласия.
Но хозяину было не до Мартина. Цирк поставил сложный воздушный номер. Братья Эрландо с помощью различных хитроумных приспособлений летали под куполом, ежедневно обеспечивая Питу полные сборы. Единственным недостатком этого номера была сложность аппаратуры, установка которой требовала каждый раз не менее четверти часа.
Стараясь сократить это время, Пит выгонял на манеж почти всю труппу, заставляя ее ежедневно тренироваться в установке чертовой аппаратуры. На этих репетициях Мартин бывал неутомим. Он пулей взлетал по веревочным лестницам, молниеносно закреплял трапеции, скатывался вниз по растяжкам или просто прыгал в сетку. Аппаратура Эрландо — это единственное, что могло помочь ему удержаться в цирке хотя бы до весны. Ради Лоры Мартин был готов работать даже за тот десяток франков, который еженедельно отсчитывала ему волосатая рука Кривого Пита.
Благодаря усердию труппы, время установки аппаратуры удалось сократить до восьми минут.
— Ну, ладно, дьявол вас забери! Можете отдыхать, — крикнул хозяин, пряча в жилетный карман часы. — Мне надоело смотреть, как вы возитесь с этой никелированной чепухой, а публика и подавно взвоет! Разбирай к шутам все, что нагородили!..
Мартин отстегнул лонжу и спрыгнул в сетку. Но в это время кто-то отпустил блоки, и сетка, потеряв упругость, просела под тяжестью упавшего на нее тела. Мартин почувствовал острую боль в лодыжке и с трудом поднялся.
102 
