— Марек вернулся? — с порога спросил он.
Родители Марека молчали.
— Никаких сведений?
— Никаких, — печально сказал пап Пегус.
Чесек испуганно посмотрел на него:
— Значит, он и вправду погиб?
Тут раздался телефонный звонок. Все бросились к аппарату. Говорили из милиции. Возле Вислы в окрестностях Гданского побережья найден мужской спортивный велосипед марки «Балтика». Пана Пегуса вызывали в комиссариат речной милиции, чтобы установить, не принадлежит ли велосипед Мареку.
— Как я его узнаю, — растерянно сказал жене пан Пегус, — таких велосипедов в Варшаве тысячи, а я не помню даже, какого он цвета. Скорей уж ты…
— Я знаю только, что велосипед был черный, — сказала она.
— Велосипедов много, и добрая половина из них — черные. Может быть, ты сможешь узнать велосипед Марека? — обратился пан Пегус к Чесеку.
— Я не уверен, но, может быть, и смогу… У него на заднем колесе вентиль без колпачка, а вилка с правой стороны поцарапана — мы как-то наехали на дерево, а кроме того… кроме того… на передней шине круглая красная латка, я сам помогал Мареку ремонтировать, когда он «поймал гвоздя»…
— Да, конечно, это велосипед Марека, — осмотрев в милиции «Балтику», сказал Чесек. Он хотел добавить что-то еще, но, заметив, что пан Пегус побледнел еще больше, умолк.
— Где нашли велосипед? — тихо спросил пан Пегус.
Поручик на мгновение заколебался.
— Возле Вислы в окрестностях Гданского побережья.
Пан Пегус закрыл лицо руками.
— Боже мой, — прошептал он.
— Не следует сразу предполагать самое худшее, — пробовал утешить его офицер, — мальчуган найдется.
— Теперь уже… почти ясно… почти ясно… что с ним произошло, — поднял покрасневшие глаза пан Пегус.
— Это только улика, — покачал головой поручик, — она еще ничего не доказывает… велосипед могли украсть… могли также… — Поручик снова заколебался.
— Договаривайте, — напряженно всматриваясь в его лицо, сказал несчастный отец.
— Могли также умышленно подбросить, чтобы создать впечатление, будто мальчик утонул.
— Вы думаете?
— Это вполне правдоподобно. Я лично отвергаю мысль, что мальчуган там купался. Тогда нашли бы и одежду. Однако одежды нет. Да и вообще сомнительно, чтоб он вздумал купаться в полной темноте.
— Ах, вы его не знаете, это такой озорник!
— Нет, едва ли, — покачал головой милиционер, — меня лично больше интересуют искривленные спицы колес.
— Вы думаете, это в результате несчастного случая?
— Нет, тогда повреждения носили бы другой характер. Эти изогнутые спицы свидетельствуют только об одном: велосипед был слишком перегружен.
— ПЕРЕГРУЖЕН?
— На нем ехал кто-то очень грузный или вез с собой большие тяжести. Камеры на камнях сдали, спицы искривились, ободья прогнулись.
— Но в таком случае…
— В таком случае сомнительно, чтобы на этом велосипеде вдоль реки ехал ваш сын. Сколько он весит?
— СОРОК КИЛОГРАММОВ.
— Это пустяки. По определению наших экспертов, нагрузка превышала сто килограммов.
— Как же вы объясните исчезновение мальчуган?
Милиционер барабанил пальцами по столу.
— Это очень странная история, — нехотя признался он. — Пока трудно сказать что-нибудь определенное…
— Но, может быть, у вас есть какая-нибудь гипотеза?
— Да… у меня есть гипотеза, но это только так, предположение. Так вот… — Милиционер замолчал и обеспокоенно посмотрел на мертвенно-бледное лицо несчастного отца. Потом встал, вынул из аптечки маленький флакончик и ложку.
— Почему вы замолчали? — спросил отец.
— Я скажу, только вы прежде выпейте ложку этой жидкости.
— Что это такое?
— Лекарство для успокоения нервов.
Пан Пегус проглотил ложку сладкой тошнотворной микстуры.
— Так вот, очень возможно, что мальчуган был похищен, — закончил милиционер.
Наступило минутное молчание.
Если бы не милицейское средство, едва ли бедный пан Пегус мог бы спокойно выслушать эту страшную гипотезу.
Широко раскрытыми глазами он уставился на милиционера.
— Но почему… почему вы думаете…
— Все свидетели показали, что мальчик в течение двух дней был чем-то озабочен и обеспокоен… опасался, что кто-то за ним следит. Потом факты. Тревожные факты. Ему подменяют ранец… После этого его разыскивает какой-то подозрительный тип… Мало того, кто-то пробирается в комнату ночью. И, наконец, утром ранец возвращают.