Последние отзывы

  29  

Сколько времени продолжалось мое бессознательное состояние — я не знал. Когда я пришел в себя, Васи не было дома. Я от нечего делать стал осматривать наше жилье. Меня поразило множество мелких перемен: вокруг моей лежанки были сдвинуты два стола, оба стула, а в ногах торчали сани. Окно, свет которого падал мне прямо в глаза, было завешено. Перед дверью был натянут остаток лосиной шкуры. Я попробовал было приподняться, но почувствовал такую слабость, что принужден был снова опуститься на подушку.

Прошло довольно долгое время. Наконец я услышал шаги по снегу, затем какой-то странный стук у дверей, и через минуту из-за лосиной шкуры осторожно появилась фигура Васи. В руках у него был мертвый заяц, за спиной висело ружье.

— Вася, — заговорил я и сам удивился писклявости своего голоса, — что это тебе вздумалось загородить меня, точно дикого зверя?

Услышав мой голос, он вздрогнул, швырнул в сторону зайца и опрометью бросился ко мне.

— Вы живы?! Ну, слава Богу! Теперь вы скоро будете здоровы! Господи, как я намучился! — говорил он, со слезами на глазах обнимая меня. — Лежите, лежите! Не хотите ли есть?

Я действительно был голоден. Вася дал мне кружку крепкого, горячего бульону, приподнял меня, чтобы я мог пить, и поправил подушку.

Делая все это, он рассказывал мне, что с того вечера, как я заболел, он не имел ни минуты покоя. Я разбудил его страшным плачем и криком. Я то несвязно и слезно просился домой, то начинал драться с волками, вскакивал с лежанки, размахивал руками. Ловить и укладывать меня снова на лежанку ему очень было трудно, потому что в бреду я был необыкновенно силен.

— Жалко мне вас было, и-и-и как! — рассказывал мой добрый товарищ, — но что поделаешь: пришлось связать руки и ноги простыней. Хорошо бы еще, кабы я мог постоянно сидеть с вами, — но ведь мне нужно было все делать одному: снег шел очень сильный — пришлось его скидывать с крыши, вышли все дрова — нужно было нарубить и навозить их; воду с озера приходилось возить одному; ну, тоже надо было и пищей раздобыться. Еще спасибо зайцам, что хорошо ловились. Один раз я ушел из дому, да видно плохо связал вас. Прихожу, а вы стоите возле окна босиком. Я так испугался, что совсем не знал, что делать: схватил вас в охапку и повалил на лежанку. Потом разогрел лосиного жиру, растер вас, особенно ноги, и обвязал их заячьими шкурами. С тех пор я выстлал пол возле вас мехом, а кругом загораживал всем, чем мог, а чтобы вам было тепло, и денно и нощно топил печку.

Я от души благодарил Васю за его заботу и спросил его, сколько времени мучил я его так.

— Разве вы мучили? Разве вы виноваты! — с досадой возразил он. — Ведь когда волк укусил меня за ногу — вы ходили за мной, мыли и перевязывали мне рану. Теперь случилась беда с вами, и я был бы подлец, если бы не берег вас. А сколько времени вы хворали — я не знаю. Сначала считал было, но как дошло до пяти дней, я и счет потерял. Кажется мне — недели три.

Продолжительный разговор с Васей утомил меня: мне захотелось спать, и я уснул, а он пошел рубить дрова.

Вася беспрестанно забегал домой узнать, не хочу ли я чего: пить или есть. Вечером, когда он совсем возвратился в дом, я опять принялся расспрашивать его о подробностях моей болезни.

— В лесу теперь очень страшно, — рассказывал он, — волки бегают целыми стаями и подходят к самому дому. Да вот, как вы поокрепнете — мы постреляем их, а за лето обкопаемся такой глубокой ямой, что они сами в нее попадутся. Выздоравливайте-ка поскорее, Сергей Александрович! — прибавил он, ласково и весело глядя на меня.

Я всей душой был бы рад исполнить совет Васи, но выздоровление шло довольно медленно. Когда силы мои восстановились настолько, что я мог встать с лежанки, Вася позволил мне ходить по комнате не иначе, как в полушубке и теплых сапогах. Он усердно кормил меня бульоном и жареными зайцами. Милый, добрый Вася: я уверен, что спасением моей жизни обязан тебе и твоему неусыпному уходу!

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Лыжи. Волки и лось. Приманка и бойня.

Вскоре я уже настолько окреп, что мог приняться за работу и выходить из дому, но Вася решительно объявил, что не выпустит меня до тех пор, пока я не сделаю себе лыжи — иначе ноги мои опять промокнут от засыпавшегося в голенища снега. Делать было нечего: я покорился и принялся мастерить лыжи. В толстой доске, аршина полтора в длину, я выдолбил углубление, тщательно обровнял низ, стараясь, чтобы лыжи вышли как можно глаже и тоньше. На эту работу ушло четыре дня.

  29