.
Очередная сказка о Золушке 
28 
Снег в эту зиму выпал очень глубокий и доставлял нам немало хлопот. Мы все боялись, что он своей тяжестью раздавит крышу, а потому после снегопадов сбрасывали его вниз. Вокруг дона скоро образовались высокие сугробы, которые грозили совершенно погрести нас. Избавиться от них одними лопатами было невозможно. Тележка не годилась, потому что колеса глубоко врезались в снег, и везти ее стоило непомерных усилий. Необходимо было сделать сани, и у нас не было годного для этого дерева. Мы оделись в свое меховое платье и пошли на поиски. Нам попадалось много глубоких следов волков, лосей, лисиц, но самых зверей мы не видели. Идти было очень трудно, мы беспрестанно проваливались или спотыкались за обломанные ветви деревьев, так гладко засыпанные снегом, что приметить их не было решительно никакой возможности. Такие мелкие неприятности повторялись часто и очень смешили нас. Наконец, у самого берега озера мы вырубили два молодых вяза, обчистили и с трудом дотащили их домой. На другое утро мы обтесали вязы с двух сторон, как можно глаже в тех концах, которые нужно было загнуть, сделали их гораздо тоньше, чем в остальных частях. Вася привязал к тонкому концу веревку, толстый упер в стену и принялся изо всей силы натягивать ее. Дерево поддалось и стало сгибаться. Чтобы оно снова не выпрямилось, мы привязали другой конец веревки к толстому комлю вяза, положили его на лежанку. Высохнув в согнутом положении, дерево навсегда сохраняет его. Затем мы занялись заготовкой второго полоза и обстругиваньем копыльев: на это ушла целая неделя.
Наконец полозья высохли, мы продолбили гнезда для копыльев, вколотили их, переплели заготовленным заранее молодым березняком, и сани наши были готовы. Мы поставили на них корзину и стали вывозить се двора и сваливать снег ниже дома.
— А то, — говорил предусмотрительный Вася, — весной он станет таять и вся вода потечет к нам в дом. Пожалуй, размоет еще стены.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Моя болезнь. Заботы Васи и его способ лечения. Выздоровление.
Эта работа не прошла для меня бесследно. Снег был очень глубокий и очень легко засыпался за мои низкие широкие голенища, таял от теплоты ног, и я скоро промок до колен. Оттаскивание саней требовало больших усилий, меня бросало в испарину, и я расстегивал полушубок. Вероятно, меня прохватило в это время холодным ветром. Когда смеркалось, мы возвратились домой. Я почувствовал сильный озноб и головную боль. Вася уговорил меня не работать в этот вечер, уложил на лежанку и покрыл всем теплым, что только у нас нашлось. Я скоро согрелся, но озноб перешел в сильный жар, головная боль усилилась. С лета у нас остался небольшой запас сушеных ягод. Вася вспомнил, что в случаях сильной простуды заваривают сушеную малину, как чай, и дают ее пить больным.
Он тотчас же занялся приготовлением этого первобытного потогонного средства. Я выпил несколько кружек, но испарина не появлялась. Ухаживая за мной, бедный Вася совершенно выбился из сил, и я уговорил его лечь спать. Он долго не соглашался, наконец сказал:
— Хорошо, я лягу, только не на своей лежанке, а у вас в ногах. Если вам что-нибудь понадобиться, толкните меня ногой — я сейчас же вскочу.
Когда он заснул, на меня напала невыразимая тоска. До сих пор все время мое было так наполнено насущными заботами и трудами, что я редко, да и то как-то мельком, вспоминал о родном доме, о матери, о сестрах, об отце. Теперь все они пришли мне на память — и мне казалось, что я способен отдать половину жизни, чтобы в эти минуты заботливо наклонилась ко мне мать, ласково заговорил со мной отец, или весело защебетали сестры.
Дома ко мне позвали бы доктора, а здесь за окном завывает ветер, и волки точно подтягивают ему, помогая петь какую-то замогильную песню. Вот до чего довела меня моя опрометчивость. Точно я тогда не мог сообразить, что остров, на который буря выбросила Робинзона, совсем не то, что наш глухой сосновый лес. Там не было зимы, ему не приходилось возить на себе снег. Там не было ни одного дикого зверя, а водились только смирные и полезные животные. Он мог почти не заботиться о своем пропитании — на деревьях росли для него все припасы. А мы-то: вечная работа, вечный страх умереть с голоду, вечное опасение попасть на ужин какому-нибудь серому волку!
Мне стало страшно и невыразимо жаль себя. Вася спал невозмутимо. Переменить лучину в светце было некому. Она догорела и потухла. Мне было душно, голова болела нестерпимо, мной окончательно овладела тоска: я принялся было плакать, но скоро впал в забытье.
28 
