Наконец его рука нащупала пистолет.
– Ну где же? Где же этот чертов блокнот, куда он мог запропаститься?
И только какое-то десятое чувство спасло Глеба.
Краем глаза он заметил странное, судорожное движение своего собеседника, дающего важнейшие показания, и бросился на пол. Прогремел выстрел. Пуля вошла в спинку дивана, оставив отверстие точно на том месте, где только что сидел Глеб. Прогремели еще два выстрела.
А вот пистолет Глеба ответил одним выстрелом, почти неслышным. Глухой хлопок – и черный ТТ, который сжимал в правой руке любитель изящных искусств и старинных вещей Альберт Николаевич Прищепов, упал на ковер. А сам Альберт Николаевич качнулся и посмотрел на Глеба Сиверова широко открытыми глазами.
По его белой рубашке текла густая горячая кровь.
Глеб выстрелил абсолютно механически, инстинктивно, он даже не успел подумать о том, что Прищепова следовало бы оставить в живых. Он выстрелил на поражение и сейчас смотрел, как Прищепов медленно оседает, пытаясь ладонями зажать рану на груди, из которой хлестала кровь.
Глаза Прищепова закрылись, и он упал, уткнувшись лицом в персидский ковер.
Глеб подошел и приложил пальцы к шее Прищепова. Пульса уже не было.
– Черт подери! – зло, сказал Глеб. – Не хотел я тебя убивать, хотя ты заслужил это уже давным-давно.
Он тут же связался с полковником Поливановым.
– Мы выезжаем и скоро будем, – сказал Поливанов. – А тебе лучше уйти.
– Я это и сам понимаю, – ответил Глеб. – Он хотел меня убить, мне пришлось защищаться. Это правда.
– Я тебе верю, – сказал Станислав Петрович.
А затем Глеб сообщил, что у него появилась зацепка, назвал фамилию Савельева, бывшего полковника КГБ.
И только услышав фамилию, Поливанов вспомнил ту догадку, которая мелькнула в его голове, когда, сидя в кафе, он рассматривал фотографии, сделанные Слепым.
"Да, это он – Владимир Владиславович Савельев.
Вот, оказывается, чем сейчас занимаются отставные полковники КГБ! Да, конечно же, Потапчук будет изумлен, вряд ли он ожидает подобного. Но пока лучше ему ни о чем не говорить. И вообще, с этой информацией надо быть очень осторожным. Вполне возможно, что в их аппарате у Савельева остались влиятельные друзья, с которыми он время от времени встречается.
А может быть, они также участвуют в этом преступном бизнесе".
* * *
Через час сотрудники ФСК во главе с полковником Поливановым уже вовсю работали на Крымской набережной. Полковник Поливанов отдал четкое распоряжение:
– Пока об этом никто не должен знать. Проведите тщательный обыск.
Он смотрел на труп Альберта Прищепова, не скрывая отвращения. И это отвращение смешивалось с непонятной радостью. А радость была оттого, что еще одним мерзавцем стало на земле меньше.
Но главная цель пока еще не была достигнута – предстояло добраться до тех, кто стоял за Прищеповым, до тех, кто все это придумал и закрутил.
И полковник Поливанов верил, что он во что бы то ни стало и чего бы это ему ни стоило доберется до главарей. Хотя сейчас он даже и не подозревал, какие люди замешаны в этом деле. Ему и в голову не могло прийти, что люди, сидящие в Белом доме и на Старой площади, связаны с наркобизнесом, связаны так плотно и такими прочными нитями, что даже трудно представить.
* * *
Генерал Потапчук уже знал о случившемся.
А еще через пять часов о том, что произошло в доме на Крымской набережной, знал и отставной полковник КГБ Владимир Владиславович Савельев. Он был напуган, но сохранял хладнокровие и продолжал действовать, как всегда, расчетливо и осторожно.
У него уже давно был заготовлен паспорт на имя Ивана Ильича Синицына, московского предпринимателя, давно была открыта виза, и в любой момент он мог бежать за границу – туда, где находились его деньги.
Бежать, бросив все, ни о чем не сожалея, захватив с собой лишь дискету, на которой записана технология получения нового дешевого наркотика.
А Санчуковский Матвей Фролович и те, кто стоит за ним, пусть все расхлебывают, пусть за все отвечают. Савельев не так глуп, чтобы подставиться первым.
Он заготовил все документы, все списки, кому, когда и сколько он передавал денег, когда и куда были переправлены наркотики. В общем, он сделал все, чтобы утопить своих компаньонов. И не было у него сострадания и жалости к этим людям. Он прекрасно понимал, что и его жалеть никто не станет, что его сдадут сразу же, как только начнет сжиматься кольцо. Документы лежали в сейфе не только здесь, в лаборатории. Копии документов были у него и дома. Так что Савельев чувствовал себя защищенным.