69 
– Понятно, – коротко произнес Шелковников. – Я тут у тебя где-нибудь на стеллажах хочу оставить кое-какие работы.
– Оставляй, нет проблем. Мне твои картины не нужны. Своих непроданных хватает.
Лебедев ничем давным-давно не интересовался – это Шелковников знал прекрасно. И в том, что Борис Иванович никому ничего не скажет, даже если и будет что-нибудь знать или о чем-то догадываться, он был убежден на сто процентов. Слишком многим ему был обязан Борис Иванович Лебедев. Ведь именно Шелковников в свое время спас Лебедева от тюрьмы за изнасилование натурщицы; правда, случилось это достаточно давно – в первые годы перестройки. Но Лебедев добро помнил.
– Где твои картины-то? Большие, что ли?
– Да нет, что ты, Борис Иванович, какое там большие! Маленькие картинки.
– Опять старье какое-нибудь?
– Не старье, а антиквариат, – уточнил Шелковников.
– Ненавижу я антиквариат. Иконы, шмоны, ризы, кресты, колокола… В общем, ненавижу всю эту церковно-славянскую лабуду.
– Как ты говоришь?
– Лабуда, говорю, – басом произнес Лебедев.
– Правильно, кому-то лабуда, а кому-то позарез надо. Кто-то без этой лабуды спать спокойно не может.
– Лучше бы ты мои картины продавал.
– Слушай, Борис Иванович, я уже все твое стоящее продал, ты это прекрасно знаешь.
– Да у меня еще есть, вон видишь, в углу стеллаж ломится?
– Так это же студенческие этюды, кому они на хрен нужны?
– Найди кому, продай, и мне приварок, и ты в обиде не будешь. Тридцать процентов твои. А если хорошо продашь, то и все пятьдесят.
– Ладно, Борис, я подумаю. Сейчас позвоню, Миша принесет.
– Миша? – насторожился Лебедев, прекрасно зная помощника и телохранителя Шелковникова.
Мишу он не любил, понимая, что тот – форменный бандит, настоящий убийца. Лебедев, при всем своем безразличии и наплевательстве, был довольно-таки проницательным человеком, и как всякий художник, обладал интуицией куда более сильной, чем разум.
Логически мыслить он не умел, но в людях разбирался неплохо и за долгие годы рисования и писания портретов насобачился моментально улавливать характер человека.
Вот и Михаила Лебедев в свое время раскусил с первого взгляда. Едва он увидел телохранителя Шелковникова, как ему стало не по себе. Еще тогда, года полтора назад, Борис Иванович сказал Шелковникову:
– Этот твой Миша человека зарежет и глазом не моргнет.
– Да ну, брось ты! – благодушно ответил Павел Павлович. – Миша – парень спокойный, он только с виду такой грозный.
– Зверь он в человеческом обличий, уж мне ты голову не дури, Павел Павлович, я в людях разбираюсь.
– Лучше бы ты в живописи разбирался, а не в моих людях.
Шелковников позвонил, и через несколько минут Миша с картинами уже стоял в мастерской. Он сразу зверовато огляделся, не выпуская картины из рук.
– Оставь их здесь, Михаил, и иди в машину. Я уж тут еще немного с Борисом Ивановичем пообщаюсь, а потом приду.
– Понял, шеф, – коротко сказал водитель, покидая мастерскую.
– Ну и морда же у него – садистская! – заметил Лебедев.
– Ничего, – ответил Шелковников, – с его лица не воду пить, он для других дел нужен.
– Понятно.
– Ни хрена тебе не понятно.
– Куда ты их хочешь поставить? – спросил Лебедев.
– Вначале их надо распаковать, снять с подрамников и аккуратно свернуть в рулон.
– – Что, все?
– Да, все, – ответил Шелковников. – Давай-ка займемся.
Со стола было все убрано, и стол стал самым чистым местом в мастерской, таким чистым, что Шелковников даже удивился. Они вдвоем аккуратно выдернули все гвозди из подрамников.
– Хорошие картинки, – заметил Лебедев.
– Да, ничего.
– На продажу, что ли?
– Пока не знаю.
Также аккуратно все картины были свернуты в рулон, и только после этого Борис Иванович опять спросил:
– Так куда ты их хочешь спрятать?
– Их надо спрятать так, чтобы ни Одна падла не нашла.
– А ко мне уже давно никто не ходит, поэтому можешь оставить хоть на столе.
– Нет, на столе нельзя. Та скульптура Пустотелая? – кивнув на пыльный торс на втором ярусе стеллажа, поинтересовался Шелковников.
– Конечно пустотелая, если бутылок в нее не набросали пять лет назад.
– Я посмотрю.
Шелковников взял стремянку, приставил к стеллажу, легко забрался нанес.
– Пустотелая, – удовлетворенно кивнул он, – давай сюда сверток.
69 
