60 
— А кем был ваш муж? Он, я думаю, был состоятельным человеком?
— Не помню. Скорее всего, да. Но он не занимался бизнесом, он был добрый и слабый человек.
— У вас были дети?
— Нет, детей не было.
— А как он погиб?
— Разбился самолет, в котором он летел домой. Или погибло судно, на котором он плыл. По-моему, мне так и не сообщили подробностей.
— Вы сказали, что любили искусство. А какую, например, музыку?
— Бах, Вивальди, Гайдн…
— Вы говорили о кино. Какие вы помните фильмы?
— Старые польские фильмы. «Пепел и алмаз», «Пейзаж после битвы», «Канал»… Помню, мне когда-то нравился русский режиссер Тарковский. «Сталкер», «Солярис»…
— Может быть, вы русская или полька?
— Определенно нет. Я ощущаю себя жительницей Западной Европы. Россия — это что-то далекое и чужое, какие-то неприятные ассоциации у меня с этим связаны.
— А какой вам запомнился пейзаж из прошлой жизни?
Я закрыла глаза, припоминая.
— Пейзаж… Знаете, мне тоже вспоминается серое море в дюнах.
— Значит, Прибалтика! Или Северная Германия! Мы с вами встречались на берегах Балтийского или Северного моря. И откройте, пожалуйста, глаза. Мне так нравится смотреть в них. Вам кто-нибудь говорил, что у вас необыкновенные фиалковые глаза?
Так он просто изысканный курортный ловелас, если не жиголо.
— Да будет вам! — я рассердилась и нарочно поглядела на него карими глазами.
— Зачем вы это сделали? Пожалуйста, верните себе естественный цвет глаз!
Как он меня утомил! Естественный цвет глаз… А почему бы и не все остальное? Ну что ж, это будет даже забавно.
Я повернулась лицом к стойке бара, чтобы увидеть отражение своего лица, когда оно изменится, и сосредоточилась, прикрыв глаза. Когда я их открыла, я увидела в зеркале изможденное безгубое лицо старухи с воспаленными блекло-серыми глазами и седыми космами, висящими вдоль провалившихся щек.
— Это ты! Я нашел тебя!
Я обернулась к моему собеседнику. Он глядел на меня счастливыми глазами.
— Ты меня не узнаешь? Это же я, я! Ты звала меня Лопоухим!.. Смотри!
Он на миг закрыл глаза. Лицо его исказилось, поплыло, а потом превратилось в обтянутый пергаментной кожей череп с огромными торчащими ушами. Он открыл свои глупые зенки, и из них градом посыпались слезы.
— Лопоухенький! Чудище мое бесценное! Где же тебя носило?
Мы вскочили, роняя стулья, и бросились в объятия друг друга.
Глава 10
Мы поселились в белой вилле на холме, неподалеку от моря, и больше друг с другом не расставались.
Днем мы бродили по городу, гуляли в парках, ходили на пляж. Облики спортивного красавчика и холеной леди мы сбросили с себя, как надоевшие карнавальные костюмы, и ходили по городским улицам в своем подлинном виде, похожие на двух старичков, сбежавших из приюта. На нас с удивлением посматривали прохожие, а некоторые откровенно смеялись и указывали на нас пальцем. В городе, где каждый мог принять любую внешность и менять ее так же легко, как меняет туалеты кинозвезда, такое не носили. Но прежний облик был нам дорог еще и потому, что вместе с ним к нам вернулась память.
— Ты очень красивая! — по десяти раз на день говорил мне Лопоухий, и его лягушачий рот умильно растягивался до ушей, а глаза сияли, как звезды. И мне была привычна и дорога каждая складочка на его нелепых ушах.
Вечера, а часто и добрую половину ночи, мы проводили у себя на веранде, сидя в плетеных креслах, глядя на сверкающий внизу город и предаваясь воспоминаниям. Мы вновь и вновь вспоминали пережитое вместе: жуткий лагерь, где мы узнали друг друга, бегство и полную опасностей жизнь в убогой каменной лачуге у черной скалы, потом долгий путь через пустыню и унылую жизнь в сером городе у серого моря.
— Помнишь, как ты сердилась, когда я сказал, что море должно быть синим?
— А ты помнишь, как смешно мы называли стулья? — «То, на чем сидят».
Опасный переход по дну моря теперь казался уже не таким страшным, ведь в конце концов все закончилось хорошо. Лопоухий рассказал, что он тогда сумел выбраться на берег сам и вынес меня на руках. Вынес, положил на песок и попытался привести в чувство, а потом отвлекся и ушел, позабыв меня на берегу. Он очень в этом раскаивался.
Лопоухий полюбил мои рассказы о Рае, о жизни в Долине, о моей райской семье. Он мог их слушать без конца, и мне приходилось повторять их помногу раз.
60 
