4 
Одним из таких избранных и был Самсон Ильич Лукин, солидный пожилой мужчина с тонкими губами и немигающими глубоко посаженными глазами. На нем и тюремная роба сидела не хуже, чем дорогой фрак на дирижере симфонического оркестра. Говорил он, избегая “фени” и ненормативной лексики, голосом обладал мягким и бархатистым. Редкие качества! На зоне мало кому удается сохранить собственное достоинство, это удел исключительно сильных личностей. Лукин же умел приспособить обстоятельства под себя. Даже начальник зоны обращался к нему уважительно, по имени-отчеству, не говоря уже о простых надзирателях и зеках, и далеко не каждому из них Лукин отвечал.
В минуты душевного подъема Самсон Ильич, картинно заложив руки за спину, ходил по бараку и негромко напевал. Спросите, что ж тут необычного? Многие заключенные от нечего делать мычат себе под нос. Но дело в том, что напевал Лукин не блатные песни, а оперные арии: отечественных композиторов – по-русски, итальянцев – по-итальянски, Вагнера, естественно, – по-немецки. Место в бараке он занимал лучшее, в самом дальнем углу у окошка.
Со своим весом и влиянием в местном обществе Самсон Ильич мог бы позволить себе не ударять палец о палец. Но Лукин не привык сидеть без дела, поэтому работал в библиотеке. С его приходом на должность библиотекаря книги и журналы стали поступать на зону чуть ли не каждую неделю. Вскоре даже начальник зоны стал наведываться в библиотеку – почитать новинки. Государство не тратило на литературу ни копейки, все книги и журналы присылали спонсоры, о которых раньше на зоне и слыхом не слыхивали. Поступлениям из России не удивлялись, но вскоре объявились какие-то немецкие благотворительные организации, за ними – шведские, а однажды канадцы прислали двести книг на английском языке. Читать эти книги мог лишь сам Самсон Ильич, поскольку на зоне в лучшем случае можно было отыскать знатоков кавказских языков.
Подобному собранию изданий по искусству, каталогам выставок, аукционов могла позавидовать солидная библиотека любого столичного музея. Библиотека зоны во многом повторяла личную библиотеку Лукина, оставленную им на воле. Из привычных источников информации Самсону Ильичу не хватало лишь мощного компьютера, подключенного к Интернету. Лукин предлагал начальнику компьютеризировать зону, но подполковник не согласился.
– Не положено, – коротко сказал он Самсону Ильичу, с трудом избежав соблазна заиметь и в собственном кабинете чудо современной техники.
– Что ж, обойдемся и без электроники. Отцы наши обходились, деды… А какие книги писали, какие вещи делали!
Лукин обладал феноменальной памятью и далеко не поверхностными знаниями во многих областях искусства и техники. Он мог безошибочно, лишь один раз взглянув на репродукцию иконы, сказать:
– Конец семнадцатого века, владимирская школа. Но мастер не лучший. Красная цена этой доски, если она в хорошем состоянии, пятьсот пятьдесят долларов.
И, даже не взглянув на подпись под репродукцией, называл место, где сейчас эта икона находится. Если же кто-нибудь интересовался, то Лукин мог пояснить, какими путями доска попала в Рязанский областной музей. Так же легко Лукин ориентировался и в светской живописи. Художника, страну, год создания полотна Лукин называл безошибочно, лишь бросив на картину быстрый взгляд. Это умение было уже частью его души, вошло в плоть и кровь, все нужные сведения он держал в голове, и Самсону Ильичу не составляло большого труда дать обычно бесполезную на зоне искусствоведческую консультацию.
Но случалось, что его знания оказывались востребованными. Иногда кто-нибудь из начальства приносил в библиотеку икону, перстень, нательный крест и заискивающе интересовался:
– Самсон Ильич, стоящая вещь или так себе?
Лукин улыбался так, как улыбается жрец, посвященный в тайны мироздания.
– Вы хотите продать или купить?
– Просто.., интересуюсь… – мгновенно смущался проситель.
– Вещь довольно эффектная, – держа на ладони крестик с двухцветной эмалью, говорил Самсон Ильич. – Если будете продавать, можете говорить, что она конца восемнадцатого века и сделана мастерами Валаамского монастыря. Можете запросить за крестик сто долларов.
– Вы уверены в этом?
– Но соглашайтесь и на двадцать, потому как она – польская подделка первых лет советской власти.
– А мне говорили, – восклицал проситель консультации, – что крестик – вещь уникальная, стоит никак не меньше пятисот баксов.
4 
