75 
– Куда? – грозно спросила она.
Комбат немного растерялся: иметь дело с мужчинами ему всегда было проще, чем с женщинами, даже такими.
Мужчины, как правило, подсознательно понимали, что, беседуя с Рублевым, не стоит переступать границы приличий – это могло плохо кончиться. С женщинами было сложнее. Он не мог просто взять и отшвырнуть эту сварливую гору мяса с дороги, и она это прекрасно знала.
– Друг у меня здесь лежит, – улыбаясь со всей приветливостью, на которую был способен, ответил он. – Надо бы проведать.
– Нельзя, – категорично отрезала его собеседница. – Обед сейчас, никого не впускаем и не выпускаем.
– Гм, – с сомнением произнес Борис Рублев, бросая красноречивый взгляд на группу больных с перевязанными конечностями, расположившихся на скамейке и на траве вокруг нее неподалеку. У скамьи, как автоматы в пирамиде, были составлены три или четыре костыля. Как раз в этот момент один из больных далеко запрокинул голову и поднес ко рту руку, в которой предательски сверкнуло стекло.
– А это, надо понимать, скульптурная группа "Ленин и инвалиды Гражданской войны"? Тот, что с бутылкой, наверное, Ленин.
– Кого надо? – едва заметно смягчаясь перед лицом неприглядной действительности, открыто идущей вразрез с режимом дня, спросила бабища.
– Французов, – сказал Рублев. – Юрий Французов. В какой он палате?
Лицо женщины странно дрогнуло, и это очень не понравилось Комбату. Он не мог поручиться за то, что его впечатление верно, но в выражении лица грозной церберши ему почудился самый обыкновенный испуг.
"Он что, умер тут у них? – подумал Рублев. – От перелома?"
– В общем-то, в четвертой, – неохотно сказала церберша.
– А в частности? – не отступал Борис Рублев. – Вы что, на запчасти его разобрали?
– А вы кто такой? – переходя в контратаку, спросила бабища. Рублев никак не мог понять, врач это, сестра или просто санитарка, но то, что она вдруг стала обращаться к нему на "вы", показалось ему довольно зловещим признаком. Что-то тут было не так. – Вы родственник?
– Родственник, родственник, – легко сказал Комбат, потихоньку надвигаясь на загородившую проход женщину.
– Паспорт покажите,. – потребовала та.
Это уже становилось забавным, и Комбат даже позволил себе рассмеяться, хотя вовсе не испытывал веселья.
– Здесь что, режимный объект? – сухо спросил он, резко оборвав смех. – Вы начальник охраны?
– Здесь погранзона, – снова почувствовав под ногами твердую почву, заявила церберша. – Здесь все объекты режимные, так что или показывай паспорт, или иди отсюда, пока я в милицию не позвонила.
Что-то подсказывало Рублеву, что последнее место, в которое станет обращаться его собеседница, это милиция. Происходящее здесь нравилось ему все меньше, хотя настоящей тревоги еще не было. Борис Иванович демонстративно плюнул под ноги, круто развернулся и зашагал прочь от крыльца. В глазах необъятной медработницы засветилось торжество, но моментально потухло, когда она увидела, куда направился назойливый беспаспортный посетитель.
А Рублев уже подходил к группе "инвалидов Гражданской", которые сидели вокруг опустевшей бутылки яблочной бормотухи и горестно переглядывались друг с другом, передавая по кругу замусоленный чинарик свернутой из газетной бумаги самокрутки. Заметив приближающегося незнакомца, они как по команде подняли головы и с вялым интересом уставились на него.
– Не пустила, – утвердительно сказал небритый мужичонка лет пятидесяти, правая рука которого от кисти до плеча была залита гипсовой броней.
– Не пустила, зараза, – подтвердил Комбат.
– Это у ней завсегда такая манера – над людями измываться, – заявил плешивый гражданин в гипсовом воротнике. На плеши у него красовалась большая заживающая ссадина. – А ты к кому, земляк?
– К Французову, – ответил Рублев, – из четвертой.
– Это ты, браток, напутал чего-то, – сказал небритый. – Мы все из четвертой. Нету там никакого Францу зова и не было.
– А в какой он? – спросил Комбат.
– Да нету такого у нас в отделении, – с комичным возмущением взмахнул здоровой рукой небритый, – я всех знаю.
– Погоди, Леха, не кричи, – сказал плешивый. – Чего ты руками машешь, когда не знаешь ни хрена?
В списке-то Французов есть, я сам видел. Как раз в нашей палате.
– Чегой-то я не пойму, – сказал небритый Леха. – Как это: в списке есть, а в натуре нету?
75 
