Он ни на что не мог решиться и ненавидел себя за это.
На закате стали собираться в дорогу. В этот момент была еще возможность незаметно скрыться, уехать в город последним автобусом. Подруга, главное око клана, переодевалась в боковухе, только что встав после отдыха. Отец сидел в чулане, при оглушительном сверкании трехсотваттной лампочки доводя до последней готовности свои смеси и снадобья. Но Дьякон медлил, ходил по двору, опустевший и беспомощный. Куда ехать, от кого скрываться? От тех, с кем все эти годы жил, не различая, где он, где они? И что ждет его, если он разорвет вдруг эту им же самим протянутую связку? Не страх перед Братьями или перед теми, кто стоит над ними, останавливал его, но — он и сам не говорил этого себе — дуновения свежего воздуха. От кого скрываться — от самого себя?..
Вышли, когда еще не было десяти. Солнце только что село, но воздух был уже продымлен наступающими сумерками. От земли плыла тонкая терпкая сырость, в ложбине плакал коростель, а дальше в лесу волшебно затуманивала поляны сиреневая полутьма.
Узкая лесная дорога была перевита тяжелыми бурыми корнями, какие-то странные огромные кустарники с гладкими отливающими сталью ветвями поднимались вокруг. Малиновые небеса освещали впереди ярко-зеленый вымпел, бронзовый посох, клетку с вороном, большой сосуд, покачивающийся на чьих-то плечах. Над колонной стоял шорох, клубилась пыль, и Дьякону, когда дорога поднялась на возвышенность, было жутко видеть, как вдали, в голове, кто-то ритмично размахивает блестящим, похожим на стилет предметом.
Тревожно белеющий в полутьме сверток собственноручно нес Отец. Дьякон хотел взять — он не дал. Сердце у Дьякона заметалось. Если Игуменье вдруг удастся найти того мужика и он догонит их и бросится на Отца, — живым ему не уйти. Две смерти — не слишком ли? Он, Дьякон, так не договаривался.
Отец шел в середине цепочки, вслед за Паном с его вымпелом. Дьякон передвинулся ближе, чувствуя, как подкатывает бешенство. Нет, мужика он не даст. Это не по заветам Сатаны, то, что может случиться. Пацаненок — уж хрен с ним. Но при чем тут его отец? Разве его смерть угодна будет Сатане?
Они растянулись метров на сто. Котис, шедший теперь первым, с клеткой на плече, перебрался уже через ручей и поворачивал за купу ольховых деревьев у подножия скал. Ворон, просунув через прутья свой чудовищный клюв, положил его на голову Котиса и точно Дремал, Последним же далеко позади Дьякона — он обернулся — хромало через сумерки какое-то существо без плеч, с плоской головой таракана. Месяц, гибко изогнувшись, проскальзывал вдруг сквозь облака, и местность зловеще блестела, вся в омутах глубоких фиолетовых теней. Ручей, поросший ольхой и ивой, кудрявясь, плутал по травянистой ложбине и слева исчезал в лесу, сливался с ним. Справа же, куда они шли, начиналось болото, и надо было подняться наверх, чтобы пройти скальным берегом.
Где он может быть, тот мужик? Не за тем ли кустом, не за тем ли деревом? А если он не один, если их много? Дьякон, напружинясь, вслушался: шорох ног, звонкое шуршание кузнечиков. Голова вдруг очистилась от тумана утомления, а тело стало легким. Вот Котис уже миновал выемку перед подъемом, за ним шагнула в гору прямая, как кол, фигура Подруги, покатился вверх, приостанавливаясь, убыстряясь, незнакомый Дьякону коротконогий комок, должно быть, из прихожей. Дыханье у Дьякона встало, он оглянулся. Мара, тяжело струясь и плеща своими длинными одеждами, шагал за ним с неживым отстраненным лицом. Дьякон точно бы весь превратился в огромное бухающее сердце. До скального выхода им с Отцом метров двадцать. На подъеме к ним не подойти: слева отвесный камень, справа ручей. Пятнадцать метров… Камень грозно навис над ними, высунув к воде известняковый язык — по этому языку кое-как и брела тропа. Десять! Дьякон не отводил глаз от черемухового куста у самого подножия камня. Если он в засаде — то только там. Пять!.. Это всё, она не успела. Он неожиданно почувствовал облегчение.
— По множеству щедрот твоих даруй мне наслаждения, Сатана… — вдруг кристаллически ясно, светло и мощно раскатилось над лощиной.
Резкая боль в голове заставила Дьякона закрыть глаза. Он покачнулся. Мара схватил его за локоть.
— Что с тобой?
— Все в порядке, — сказал Дьякон с усилием.
— Сердце страстно содижды во мне, Сатана, — летел с утеса прозрачный, ледяной чистоты голос, — и дух прав обнови во утробе моей…