Она прошла от окна к столу кошачьей гибкой поступью и оперлась о спинку желтого дряхлого плетеного стула.
Должно быть, здесь был кабинет. Отделанный под мрамор узкий пенал книжного шкафа, настенные часы с жестяным, в голубых цветах циферблатом, странная стремительная, точно летящая, софа на тонких ножках, угрюмый древний побитый письменный стол с коваными ручками ящиков, тяжелый хобот бра на ярко-сиреневой стене, внезапная стрела продолговатого плафона подвесной лампы на тонком оранжевом шнуре — помещение для поедания фантастических романов.
— Я рада помочь вам, — сказала она.
Глаза у нее были бархатно-синие с накрашенными кружевными ресницами.
Дьякон почувствовал, что грудь ему осыпало каленым песком.
— Так получилось, — сказал он с усилием. — Я бы и сам пришел, один.
— Даже лучше, что вы у меня вместе, — бело-розовая улыбка, взгляд в упор.
Дьякону стало скучно, как тогда, на кладбище. Выходит, она пожелала заполучить его, попутно раздавив Игуменью? Не то чтобы Игуменья много значит для Дьякона, но так он не договаривался.
Ведьма с тихой, как бы печальной усмешкой следила за ним. За стеной с глухим шумом упала струя воды, тут же затрепетав под чьими-то руками, — должно быть, Игуменья готовила молоко для мальчишки.
Разве это по законам Сатаны?
Ах, да о чем он?! Может быть, он забыл, что будет завтра? И что такое унижение Игуменьи по сравнению с этим.
— Я понял, — сказал он, стараясь глядеть ей в глаза, и бесстрашно улыбнулся.
Она прошла меж столом и софой, по-птичьи пробежав кончиками пальцев по краю столешницы, и остановилась перед ним Но едва лишь он протянул к ней руку, собираясь не то чтобы дотронуться до ее плеча, а лишь как бы пробуя, имитируя это прикосновение, она отодвинулась.
Сколько же ей лет?
Он снова подошел к ней. Она вскочила на софу, взмахнув руками, внимательно и серьезно глядя на него из сиреневого поднебесья. Софа сонно вздохнула, прогибаясь. Дьякон потянулся к ней, и она отбежала к стене — внутри софы певуче всхлипнуло.
Шум воды за стеной оборвался, тишина растеклась по квартире, лишь звонко щелкали жестяные часы.
Ведьма прошлась вдоль стены, протянула ему руку. Дьякон взлетел к ней, заставив софу застонать, но в тот момент, когда он ставил ногу возле ее ноги, она спорхнула вниз и отбежала к книжному шкафу. Сверкнули зубы, качнулась бровь, пьянящее матовое яблоко мелькнуло в разрезе кофточки. Она, искоса, по-птичьи глядя на Дьякона, медленно прошла уже вдоль противоположной стены, чертя по ней пальцем. Он сделал движение сойти на пол, и она, смеясь, побежала в угол, встала там, спрятав руки за спину, — кофточка раздвинулась, приоткрылась, золотистая выемка влажно блеснула на Дьякона. Чувствуя внезапный жар и слабость, он осторожно спустился с софы и мрачно сел на плетеный стул, в тот же момент качнувшийся и придавивший его грудью к столу. Легкий шорох, дуновение, всплеск — и бархатные невесомые руки легли ему на плечи, сходя ниже, ниже. Опустив глаза, он увидел лепестки ногтей, розовые воздушные пальчики, слабую красноватую припухлую царапинку на правой кисти. Сдавив ей руку своей кованой лапой, он прижался губами к этой царапинке. Пролетел, должно быть, месяц, прежде чем она высвободилась. Он поднял руки за голову и обнял ее за плечи, изогнувшись назад. Мягкие шелковые холмики уперлись ему в лопатки. Она отодвинулась, стул заскрипел, затрещал, Дьякон вскочил, почти не владея собой, готовый схватить ее в охапку. Но она опять уже прогуливалась по софе.
Дьякон в замешательстве встал, глядя на нее снизу вверх, и она ответила ему медленным протяжным взглядом. Топая, как бык, он подбежал к ней и обнял за ноги. Она вдруг, смеясь, толкнула его коленями в грудь и запустила руку в волосы — затылок обняло розовой свежестью.
Он обхватил ее одной рукой за талию, оставив другую за коленями, но она, изогнувшись, вдруг как-то выпрыгнула из его объятий и мягко, неслышно соскочила на пол. Он медленно разогнулся, ощущая всей спиной, что она рядом — в метре, полуметре. Едва лишь его плечи распрямились, едва голова сделала движение повернуться, теплые плюшевые ладони закрыли ему глаза, и ее упругое тело прижалось к нему. Он, вдруг, рывком обернувшись, обхватил ее так, что она вся прогнулась и моляще посмотрела на него.
— Вечером, — сказала она. — Не сейчас.
Он, весь дрожа, ослабил руки. Не делая попытки высвободиться, она уперлась ладонями ему в грудь и длинно, весело посмотрела в его пьяные растерянные глаза. Он, точно не в силах больше стоять, сел на софу.