145 
Дожидаясь, когда подойдет ее очередь, она достала из сумки флакончик из-под духов. И вполне естественным движением быстро опрыскала себе голову и плечи. Окружавшие ее театралы не обратили на это никакого внимания. Наверняка хочет, чтобы от нее хорошо пахло, когда она встретится со своим мужчиной, подумали они, если вообще что-либо подумали. Такие красивые волосы должны хорошо пахнуть. То, что духи не пахли, никто не заметил.
– Отлично, – сказала Одетта. – Но мы дадим ей повторить это.
Во флакончике была простая вода, тем не менее Тони вздрогнула, вдыхая воздух. Если бы она не сделала подмены, во флакончике была бы живая Мадоба-2, и, вдохнув ее, Тони уже была бы мертва.
Женщина получила свой билет и прошла внутрь. Одетта переговорила с билетером и показала ему полицейское удостоверение, вслед за этим детективы прошли за женщиной в зал. Она направилась в бар и там снова опрыскала себя. То же сделала она и в дамской комнате. Наконец, она заняла свое место в первых рядах партера и снова себя опрыскала. Тони догадалась, что она планировала воспользоваться спреем несколько раз во время антракта и в заполненных людьми коридорах, когда зрители пойдут к выходу. К концу вечера почти все в театре вдохнули бы капельки содержимого ее флакона.
Наблюдая за происходящим из задних рядов, Тони вслушивалась в то, с каким акцентом говорят окружающие: женщина с американского юга, купившая совершенно прелестный кашемировый шарф; кто-то из Бостона, рассказывавший, как он запа-а-ковал свой ка-а-р; ньюйоркец, заплативший пять долларов за чашечку коуфи-и. Если бы в бутылочке находился, как планировалось, вирус, все эти люди уже были бы заражены Мадобой-2. Они полетели бы по домам, расцеловались бы с родными и поздоровались с соседями, пошли бы на работу, где стали бы всем рассказывать, как провели отпуск в Европе.
А через десять – двенадцать дней они бы слегли. «Я подцепил в Лондоне какую-то мерзкую простуду», – сказали бы они. Чихая, они заразили бы своих близких, и друзей, и коллег. Состояние их все ухудшалось бы, и врачи диагностировали бы грипп. Когда они начали бы умирать, врачи поняли бы, что это нечто худшее, чем грипп. Когда смертоносная инфекция стала бы перекидываться с улицы на улицу и с города на город, медики начали бы понимать, с чем они имеют дело, но к тому времени было бы уже слишком поздно.
Теперь же ничего подобного не произойдет, но по телу Тони пробежала дрожь, когда она подумала, как это было близко.
К ним, явно нервничая, подошел мужчина в смокинге.
– Я управляющий театром, – сказал он. – Что происходит?
– Мы собираемся произвести арест, – сказала ему Одетта. – Вам придется на минуту задержать начало.
– Надеюсь, шума не будет.
– Поверьте, я тоже на это надеюсь.
Зрители расселись.
– Все, – сказала Одетта детективам. – Мы достаточно видели. Забирайте ее и действуйте аккуратно.
Двое мужчин из второй машины прошли по проходам и остановились у обоих концов ряда, где сидела женщина. Она посмотрела на одного, потом на другого.
– Пожалуйста, пройдите со мной, мисс, – сказал тот, что стоял ближе к ней.
В театре воцарилась тишина – зрители наблюдали за происходившим. Это часть шоу? – недоумевали они.
Женщина продолжала сидеть – только достала флакончик и снова опрыскала себя. Детектив, молодой мужчина в короткой куртке, стал пробираться вдоль ряда к ее месту.
– Пожалуйста, пройдемте со мной сейчас же, – сказал он.
Она встала, подняла вверх флакончик и попрыскала в воздух.
– Не трудитесь, – сказал он. – Это всего лишь вода. – Затем взял ее за руку выше локтя и вывел по ряду в проход, а потом и в конец зала.
Тони в изумлении смотрела на пленницу. Она была молоденькая, хорошенькая. И готова была пойти на самоубийство. Почему? – удивлялась Тони.
Одетта отобрала у нее флакон и положила в мешочек как вещественное доказательство.
– «Diablerie», – сказала она. – Это французское слово. Вы знаете, что оно означает?
Женщина отрицательно покачала головой.
– Дьявольщина. – Одетта повернулась к детективу. – Надень на нее наручники и уведи.
Рождество – год спустя
17.50
Тони, не одеваясь, вышла из ванной и прошла через гостиничный номер к звонившему телефону.
Лежавший в постели Стэнли произнес:
– Бог ты мой, до чего же ты хороша!
Она с усмешкой посмотрела на мужа. Он был в голубом купальном халате, слишком для него коротком и обнажавшем его длинные мускулистые ноги.
145 
