Я упаковал свои немногочисленные пожитки в рюкзак и туда же положил тщательно завернутый в материю увесистый колокол, мысленно констатировав, что мне наверняка предложат доплатить авиакомпании за превышение допустимого веса багажа. Кроме того, если меня уличат на таможне в попытке вывезти за пределы страны археологическую реликвию, мне потом придется немалое время наслаждаться знаменитым гостеприимством гондурасских тюрем. Но как бы там ни было, я твердо решил рискнуть.
В тот момент, сидя у себя в бунгало и пытаясь как можно лучше замаскировать колокол среди снаряжения для подводного плавания, я даже представить себе не мог, какие напасти и злоключения навлечет на меня это решение.
2
Неделей позже я приземлился в барселонском аэропорту Прат и, выйдя из здания аэропорта, попросил таксиста доставить меня на Парижскую улицу, к моему скромному жилищу, доставшемуся мне в наследство от бабушки. Оно находилось прямо посреди района Эксампле и представляло собой расположенную на мансардном этаже квартирку с большими окнами и балконом, на котором стояли два пожелтевших от солнца пластиковых шезлонга. Квартира состояла из гостиной, спальни, кухни и ванной, и в ней царила, если можно так выразиться, интимная атмосфера. Все здесь, казалось, было спроектировано соответственно размерам моей покойной бабушки, весьма миниатюрной женщины, а потому я с ростом метр восемьдесят никогда не чувствовал себя в этой квартирке комфортно. Но это, тем не менее, было жилище, причем принадлежащее мне, и я с течением времени привык к нему и даже стал считать своим родным домом.
Я поставил дорожную сумку на пол в гостиной и, не зажигая света, подошел к холодильнику. Открыв дверцу, я вспомнил, что у меня сейчас нет ни электричества, ни воды, ни газа, ни тем более еды. Невозмутимо пожав плечами, я направился в спальню и упал на кровать, чувствуя себя изможденной жертвой неудобных сидений пассажирского салона туристического класса и резкой смены нескольких часовых поясов.
Несколько часов спустя, когда мой внутренний будильник, все еще настроенный на центральноамериканское время, подсказал мне, что уже десять утра, я проснулся — проснулся как раз в тот момент, когда солнце здесь, в Барселоне, уже начало прятаться за крышами близлежащих домов, предвещая тем самым наступление вечера. Разглядывая отражение красноватого солнечного диска на стекле окна, я лежал и размышлял, что же мне следует сделать в первую очередь — принять душ или спуститься в расположенный на другой стороне улицы китайский ресторан и перекусить там. Наконец я вспомнил, что в квартире нет воды, а желудок стал выражать свой протест таким громким урчанием, что все мои сомнения тут же развеялись.
Сидя в ресторане и поедая лапшу, я думал о том, чем мне следует заняться завтра. Нужно было, конечно же, навестить матушку, чтобы, во-первых, пообщаться с ней и, во-вторых, воспользоваться ее душем и еще кое-какими элементарными удобствами. Кроме того, следовало решить, какие шаги необходимо предпринять, чтобы узнать историю найденного мной на морском дне колокола. Понимая, что на следующий день мне все еще придется мучиться от смены часовых поясов, я решил встать как можно раньше, чтобы успеть выполнить хотя бы половину того, что запланировал. Поэтому, немного прогулявшись и размяв ноги, я разыскал на книжной полке уже почти прочитанную мною книгу о поисках сокровищ, а затем проглотил две таблетки снотворного. Очень скоро я заснул. Снились мне, конечно же, пираты и ушедшие под воду колокольни.
— Улисс! Когда ты приехал? Почему ты не предупредил о приезде? Я бы встретила тебя в аэропорту! Проходи, сынок, проходи, не стой в дверях! Как ты загорел!.. — тараторила без умолку моя матушка. С подернутыми сединой каштановыми волосами, в платье ярких тонов, несмотря на то что ей было уже около шестидесяти, она то и дело поправляла у себя на носу очки в толстой оправе, какие обычно носят секретарши, и радостно улыбалась мне.
— Привет, мама, очень рад тебя видеть, — я с трудом вклинился в непрерывную болтовню своей матери и нежно обнял ее. — Как тут у тебя дела?
— Неплохо, как всегда. Но если бы я умерла, ты об этом даже не узнал. Ты не звонил мне месяца три!
— Не обижайся, мама. Ты ведь знаешь, что я не люблю разговаривать по телефону. Кроме того, — сказал я, придав своему лицу дурашливое выражение, — я известен тем, что общаюсь с женщинами только одного со мной возраста… Так что мне нужно было поддерживать свою репутацию.