28 
— Я бы хотел пойти с тобой, — сказал Рефаим и осторожно встал, придерживая раненую руку.
— Будет проще, если ты останешься здесь, — возразила Стиви Рей.
— Наверное, но я хочу пойти с тобой, — тихо повторил он.
От этих слов в душе Стиви Рей что-то странно встрепенулось, но она лишь пожала плечами и как можно небрежнее бросила:
— Ладно, как хочешь. Но чур, потом не ной, что тебе больно!
— Я никогда не ною! — на этот раз во взгляде Рефаима читалась такая откровенная мальчишеская гордость, что Стиви Рей невольно расхохоталась, и они вместе вышли из кухни.
По дороге домой Стиви Рей собиралась подумать о Зои и о разработке нового плана наступления. Но решение пришло само собой. Она позвонит Афродите. Какие бы трагедии ни потрясали мир, та непременно сунет свой хорошенький носик в самый центр происходящего, тем более, если это касается Зои.
Таким образом, первый пункт плана «Спасение Зет» был готов, а значит, можно было с чистой совестью подумать о Рефаиме.
Перевязка раздробленного крыла прошла ужасно. Стиви Рей до сих пор ощущала фантомную боль у себя в правом плече и лопатке. Даже после того, как она нашла целую банку с анестезирующим лидокаином и размазала мазь по всему крылу и сломанной руке пересмешника, она все равно ощущала мучительную, выматывающую боль от переломов.
На протяжении всей процедуры Рефаим не произнес ни слова. Он отвернул лицо в сторону, но перед тем, как Стиви Рей коснулась его крыла, вдруг сказал:
— Ты опять будешь болтать во время перевязки?
— В смысле? — опешила Стиви Рей.
Он посмотрел на нее через плечо, и Стиви Рей готова была поклясться, что увидела в его глазах улыбку.
— В прошлый раз ты болтала. Очень много. Так что не стесняйся. Твоя болтовня раздражает меня гораздо сильнее, чем мысли о боли.
Стиви Рей возмущенно фыркнула, однако Рефаим все-таки заставил ее улыбнуться. И она болтала с ним все время, пока дезинфицировала, перевязывала и фиксировала его раздробленное крыло, изливая огромные порции ничего не значащего словесного поноса, чувствуя как вместе с Рефаимом захлебывается в волнах боли.
Когда все было кончено, пересмешник медленно и молча последовал за ней в заброшенный особняк, где Стиви Рей как могла попыталась сделать его обиталище в шкафу хоть немного уютнее, притащив одеяла из комнаты отдыха сотрудников музея.
— Тебе нужно идти. Не беспокойся об этом, — сказал Рефаим, забрав у нее последнее одеяло. Потом, не прибавив ни слова, он устало повалился в свой шкаф.
— Вот, я принесла тебе пакет с едой. Здесь только те продукты, которые не портятся, так что не волнуйся. И не забудь, что тебе нужно побольше пить, понял? Вода, сок — все что угодно, лишь бы не было обезвоживания, — напутствовала Стиви Рей, ужасно волнуясь, что оставляет его здесь совсем одного, такого слабого и несчастного.
— Не забуду. Иди.
— Отлично. Ага... Уже иду. Постараюсь завтра заглянуть.
Он только устало кивнул.
— Ладно. Все путем. Я уже иду.
Она повернулась к двери, и тут он произнес:
— Тебе нужно поговорить с матерью. Стиви Рей резко остановилась, словно на бегу врезавшись в стену.
— С какой стати ты говоришь о моей матери?
Рефаим несколько раз моргнул, словно этот вопрос поставил его в тупик, а потом ответил:
— С такой, что ты все время болтала о ней, когда перевязывала мое крыло. Разве ты не помнишь?
— Нет. То есть, да. Я не задумывалась над тем, что болтала, — честно призналась Стиви Рей, машинально потирая правую руку. — Понимаешь, я всегда болтаю, когда хочу поскорее что-нибудь сделать. Привычка такая.
— Но я слушал тебя, чтобы отвлечься от боли.
— Да? — только и могла выдавить Стиви Рей.
— Ты сказала, что твоя мама считает тебя мертвой. И я... — Он осекся и замолчал, словно пытаясь расшифровать совершенно незнакомый ему язык. — Я просто подумал, что тебе, наверное, следует сказать ей, что ты жива. Она ведь хотела бы об этом знать, разве нет?
— Да…
Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга, а потом Стиви Рей с усилием произнесла:
— Пока. Не забывай есть.
И опрометью выбежала из музея.
— Какого черта я так распсиховалась из-за того, что он сказал о маме? — громко спросила себя Стиви Рей.
Она знала ответ, но — черт побери! — совершенно не хотела произносить его вслух. Рефаиму было дело до того, что она говорила! Ему было не все равно, что она скучает по маме.
28 
