– Слушаю вас, – сказал опер, который в этот момент с интересом рассматривал мою коллекцию монет.
Естественно, ключи от сейфа, где я хранил коллекцию, мне пришлось отдать его помощнику.
– Скажите мне, когда я убил Кня… извините, Чарнецкого?
– А вы уже не помните? Странно. Такой умный молодой человек, а страдаете провалами памяти…
– Вам никто не говорил, что вы обладаете юмором висельника?
– Ну-ну! Не забывайтесь.
– Я всего лишь хочу услышать ответ на свой вопрос. Это для меня очень важно.
– Вообще-то, задавать вопросы – это моя прерогатива…
– Знаю, – ответил я, с вызовом глядя прямо в глаза Ляхову. – Мы академий ваших не проходили, но кое-что читали. Однако на этот вопрос ответить вам все равно придется. Рано или поздно. Иначе я откажусь с вами разговаривать вообще.
– Ничего страшного. Посидите месячишко в нашем СИЗО, пока у вас голос не прорежется. Я человек терпеливый. Подожду. Там у нас атмосфера, я бы сказал, раскрепощающая.
– Майор, не забывайте, что я не бомж из подворотни. В беде меня не оставят. И не нужно мне хамить.
Ляхов готов был сожрать меня. Глазами. Но нужно отдать ему должное, мой весьма прозрачный намек он понял сразу. Конечно, по своему статусу я не принадлежал к сильным мира сего, но у отца были очень серьезные связи. И не только в нашем городе.
Естественно, опер этого не знал, но предполагал нечто подобное. Наверное, ему уже не раз приходилось сталкиваться с «телефонным» правом. Поэтому майор хорошо понимал, что в таком случае недолго и погоны потерять.
Он принял мудрое решение – перестал собачиться и изображать из себя крутого полицейского, непреклонно стоящего на страже закона.
– Извините, – буркнул он, отводя глаза в сторону. – Чарнецкий был убит вчера, примерно в семнадцать часов.
– Плюс-минус?…
– Плюс-минус час.
У меня сразу отлегло от сердца – в это время я беседовал с Паташоном. Вот оно, алиби! Лучше не придумаешь.
Но я сдержал свой радостный порыв и уже почти спокойно спросил опера:
– А как вы определили, что убийца Чарнецкого – это я?
Ляхов иронично ухмыльнулся и ответил:
– Пальчики…
– То есть?…
– Вы здорово наследили в квартире Чарнецкого.
– А конкретней можно?
– Пожалуйста. Мы нашли следы ваших пальцев на дверной ручке, на рюмке… и еще где-то. Про то нужно спросить эксперта. Он может уточнить. Но для меня этого вполне достаточно – отпечатки пальцев на рюмке самые свежие. Похоже, вы со своей жертвой ликеры распивали.
– Настраивался на злодеяние, – сказал я с вызовом. – Какая чушь!
– Это не чушь, гражданин Бояринов. Совсем не чушь.
– Да, я гостил у Чарнецкого. В какой-то мере он мой наставник, учитель. Я был с ним в очень хороших отношениях. Ну разве можно предположить нечто подобное!?
– То, что вы были в его квартире, подтверждают не только следы ваших шаловливых пальчиков. Есть и свидетели. А насчет того, что человек не способен убить своего учителя, вы здорово ошибаетесь. Тем более, когда на кону сотни тысяч долларов.
– Вы о чем?
– Об очень ценной коллекции золотых и серебряных монет Чарнецкого.
– Она… украдена!?
– Не переигрывайте, – поморщился Ляхов. – Все вы знаете… Не повезло вам. Вы так и не смогли выбить из Чарнецкого шифр замка сейфа. Какая жалость…
– Выбить… шифр… – Я смотрел на опера, как баран на новые ворота.
Князя пытали! Господи…
– Именно так. Поэтому у меня есть все, что нужно: мотив преступления, свидетель, который видел убийцу, и наконец, отпечатки пальцев. Все, круг замкнулся. Пора признаваться. Признание смягчит вашу участь.
Я огрызнулся:
– Спасибо за совет!
– Рад стараться.
– А где вы взяли для сравнения отпечатки моих пальцев?
Ляхов посмотрел на меня, как на малыша-несмышленыша, сморозившего глупость.
– Я вам как-то говорил, – ответил он, – что мы не зря государственные харчи едим. Эксперты сняли ваши пальчики с бутылки минеральной воды, которую я любезно предложил вам после посещения квартиры Хамовича.
«Вот сволочь ментовская! – подумал я негодующе. – Доброхот хренов… Ну да ладно, что теперь скажешь. Все равно мне деваться некуда. Был я у Князя? Конечно, был. Зачем мне темнить? Но что он сейчас скажет, когда я сообщу ему о своем алиби?»
– Лихо, – сказал я и широко улыбнулся.
Заметив улыбку, майор нахмурился. Я знал, что Ляхов сейчас думает, словно опер был монитором, на котором высветился текст: «Сукин сын! Почему он лыбится!? Неужели в своих рассуждениях я где-то допустил ошибку?»