– Код, – повторила Люси. – Но это же не код, это зашифрованное послание! А код позволяет сделать расшифровку!
– Да, но если в коде для расшифровки текста из тридцати трех букв имеется тридцать четыре элемента, это все-таки выглядит странным…
– Если только тридцать четвертый элемент кода не служит для обозначения чего-то еще, к примеру, пробелов, – возразила Люси.
– И это объясняет, почему все буквы на табличке стоят сплошняком, – подхватил Франсуа. – Умно!
Я улыбнулся Люси и стал разглядывать буквы. Это действительно был греческий алфавит, как подсказывали мне смутные воспоминания о курсах мертвого языка, которые мы посещали вместе с Франсуа. Но написанное здесь не имело никакого смысла.
– А почему именно греческий? – спросила Люси.
– По словам Софи, в эпоху Иисуса писали большей частью на греческом, хотя говорили в основном на арамейском.
– Сколько букв в греческом алфавите?
– Двадцать четыре, – ответил Франсуа.
– Следовательно, в коде больше элементов, чем в алфавите. Значит, это не просто зашифрованный алфавит. Если предположить, что тридцать четвертый элемент кода соответствует не букве, а чему-то еще, например, пробелам, это означает, что в коде элементов столько же, сколько букв в послании. Тридцать три. Парень, который это зашифровал, был зверски умен…
– Хм, ты, наверное, имеешь в виду Иисуса, а он…
Тут мы все трое расхохотались. Несмотря на весь ужас ситуации, эпитет «зверски умный» применительно к Иисусу показался нам настолько сюрреалистическим, что мы не смогли удержаться от смеха.
– В общем, он был… ну, очень умен, – повторила Люси, скорчив гримасу.
– Почему?
– Лучший способ зашифровать послание – сделать так, чтобы у каждой буквы был свой ключ. Благодаря этому можно избежать повторения одних и тех же элементов. Ясно, что код становится равным тексту, поэтому при большом объеме его никогда не применяют. Но для послания из тридцати трех букв это идеальный способ.
– Ты хочешь сказать, что в каждом элементе кода содержится свой ключ для каждой буквы послания?
– Весьма вероятно, – подтвердила Люси. – Достаточно было бы, к примеру, обыкновенной цифры. По одной цифре на букву, что дает возможность отбирать букву в алфавите.
– Приведи пример…
– Я не знаю греческого алфавита…
– Пусть будет французский.
– К примеру, я хочу написать OUI. Послание состоит из трех букв. Значит, мне нужны три элемента кода. Чтобы упростить дело, возьмем цифры 1, 2, 3. Тогда послание будет выглядеть так: NSF.
– Ага, понятно, – сказал я. – N+1 дает О, S+2 дает U и F+3 дает I. Из этих букв составлено слово OUI. Мы производим отбор в алфавите. Понял. 123 по отношению к NSF дает OUI.
– Именно так. Каждой букве соответствует цифра. Следовательно, в зашифрованном послании тридцать три буквы, а в коде – тридцать три цифры.
– Хотя у нас их тридцать четыре.
– В любом случае без машины ничего нельзя сделать.
Но мы подошли к цели вплотную. У нас было все. Только руку протяни. Машина – следовательно, код. И послание. Я никак не мог в это поверить. Послание, тайна которого хранилась две тысячи лет.
Я посмотрел на своих друзей. На этого необычного депутата и эту девчонку, которая слишком быстро повзрослела.
– Вы должны мне обещать… – запинаясь, сказал я им.
– Что?
– Мы дождемся Софи. Когда получим код, не будем сразу расшифровывать послание. Дождемся Софи. Это ее право.
– Я понимаю, – согласилась Люси.
– Конечно! – в свою очередь воскликнул Франсуа.
Люси закрыла файл, вынула диск и протянула его мне:
– Держите. Вы должны сделать это вместе с ней.
– Ты уверена?
– Да. В любом случае я не сумасшедшая и копию себе оставила! – добавила она с усмешкой. – И если вы решите все сохранить для себя, я не могу дать гарантий, что буду ждать слишком долго.
– Не беспокойся, мы же обещали, что все тебе расскажем. Значит, так и будет.
Я встал и пошел к вешалке, чтобы положить диск в карман своего пальто.
– Франсуа, – сказал я, вернувшись в гостиную, – нам нужно подумать, как обеспечить безопасность Люси.
Депутат кивнул:
– Да. В любом случае я решение принял. Мне очень жаль, Дамьен, но у тебя есть время только до ночи. Завтра, что бы ни случилось, мы обратимся в полицию. Это становится слишком опасно.
Я покорно склонил голову.