— Не могу избавиться от подозрений, Робин, но в данной ситуации постараюсь. Отлично, значит, сегодня вечером.
— По-дружески? — Робин пристально смотрел на друга.
— Так далеко зайти не могу, но надеюсь, что я разумен.
— И у тебя найдется для меня скромный уголок?
— Могу предложить буфет. — Торн позвонил лакею. — Как дела с будущим потомством? Надеюсь, у Петры все хорошо?
— Вполне, но она хочет провести Рождество в Ротгар-Эбби.
— Поездка не причинит Петре вреда, если вы будете ехать медленно.
— Я знаю, но беспокоюсь. Наверное, так бывает со всеми мужьями.
— К сожалению, нет, но, наверное, со всеми любящими мужьями.
Торн повернулся к лакею и попросил пригласить экономку.
— Кузен, если ты влюблен, то очень постарайся сделать ее своей женой, — посоветовал Робин, когда лакей вышел.
— Даже если я знаю, что она будет несчастной?
— С мужчиной, которого любит? Это, несомненно, взаимная любовь, иначе ты бы даже не задумывался над этим. Она научится быть герцогиней. Если ты в нее влюбился, то она, должно быть, необыкновенная.
— Оставь это, Робин. Ты лучше всех остальных знаешь, что любовь не всегда на веки. В нее окунаешься и выныриваешь. Через несколько недель я забуду ее имя, тем более что назревают серьезные события.
— А как ее имя?
— Белла. — Проклятие. Торн не собирался этого говорить. — Пожалуйста, приготовьте комнату для лорда Хантерсдауна, — обратился он к вошедшей экономке, а Робину сказал: — Уходи. Если мне предстоит впустую провести вечер, придется поработать еще усерднее.
Робин ушел и в своей комнате немедленно сел писать письмо Кристиану в Девон.
«Кого мы знаем по имени Белла? Торн сражен, но считает ее неподходящей. Нужно действовать. Недавно он ездил в Дувр. Приходит кто-нибудь на ум?»
Робин подписался, сложил лист, запечатал и отослал.
Вечером Белла вернулась в дом леди Фаулер. Некоторые женщины пили чай в гостиной, а нескольких она нашла в подвале, где они помогали печатать бюллетень. Оливия посмотрела на Беллу, но не нашла предлога удалить ее.
Беллу заинтересовала сама машина, которая выглядела совсем простой. Наборщик положил все буквы в своего рода ящик в середине деревянной рамы. Пышная Бетси Аберкромби плотным тряпичным тампоном нанесла на буквы чернила. Эллен Спенсер, выглядевшая, как всегда, встревоженной, положила лист бумаги в раму, а Оливия дважды надавила на рычаг, чтобы прижать к бумаге большую Плоскую поверхность. Потом она подняла пресс, а Эллен вытащила бумагу с уже напечатанным текстом.
Мгновение — и лист готов.
— Замечательно! — не кривя душой, воскликнула Белла и подошла ближе.
— Ничего не трогайте, Беллона. — Оливия встала у нее на пути. — Вы не знаете, что делать.
Однако Белла успела бросить быстрый взгляд и, даже несмотря на то что лист лежал вверх ногами, увидела слова «Тирания» и «Угнетение», заметные благодаря заглавным буквам.
Она снова повернулась к прессу, чтобы еще раз понаблюдать за процессом, а немного погодя сказала:
— Вижу, я здесь не нужна. Пройду наверх, в гостиную.
Затем доложили еще об одном госте — герцоге Бриджуотере, и все раскланялись.
Его появление заинтриговало Торна. Бриджуотер был одним из молодых герцогов. Несколько лет назад он весело проводил время в свете, но после разочарования в любви вернулся в свои северные поместья и серьезно занялся каналами. За это все считали его эксцентричным до безумия, особенно когда он был вынужден экономить и копить — за что прослыл Бедным герцогом, — чтобы финансировать свою работу. Однако теперь, когда новые водные пути доставляли на рынки его уголь по низкой цене и начинали радикально преобразовывать транспорт, люди смотрели на Бриджуотера уже по-другому.
Он все еще оставался не располагающим к себе человеком, худым, бледным и всегда производящим впечатление больного. И держался он застенчиво, но Торн знал, что Бриджуотер никогда не был неуверенным в себе и прекрасно разбирался в тех вещах, которые его интересовали.
Они сидели за столом, который обслуживался одним, по-видимому, исключительно надежным лакеем, и говорили о политике, об управлении государством и о машиностроении. Быть может, Бриджуотер приглашен исключительно из этих соображений?
Все четверо были знающими и умными, и если не разбирались в каком-то вопросе, то не чувствовали необходимости изображать обратное. Что касается политической жизни, то они все знали, какая сложная машина парламент, и понимали, насколько существенны влияние, деньги, торговля и международные связи. Они все, по-видимому, одинаково смотрели на то, что важно и что не важно.