Вот как!.. Я поднялась и подошла поближе.
— Боже мой! Что это, черт возьми, такое? — Он держал вазу над головой, внимательно вглядываясь внутрь.
— Есть проблема, сэр? — Его помощник, как и я, тоже ничего не понимал.
— Да еще какая! Ваза с трещиной! В таком виде она абсолютно бесполезна для меня.
Он вернул ее на стол так небрежно, что она чуть не скатилась с края.
— Позвольте мне, сэр.
Юноша схватил вазу и взглянул против света, подражая британцу. Лицо его побелело.
— Вы правы, сэр. Пожалуйста, примите мои извинения за поврежденный товар. Ваш счет будет немедленно скорректирован.
Пока он говорил, другая «шестерка» бросилась бегом в расчетную палатку.
— Прошу прощения… — постаралась я произнести как можно небрежнее. — Что теперь будет с вазой?
Все трое повернулись и уставились на меня.
— Она будет перепродана в том виде, в каком есть, разумеется. — Он отдал вазу еще одному помощнику, который поспешил к аукционисту.
Я последовала за ним на ватных ногах, вдруг почувствовав себя как пресловутый мотылек, летящий к пламени. Хотя если применить ситуацию к Оклахоме, то это будет скорее комар, направляющийся к сверхмощной системе уничтожения насекомых, действующей на площади в два акра.
— Господи! Кажется, мы допустили ошибку, требующую немедленного исправления, — встревоженно проговорил аукционист. — Прежде чем перейти к лоту номер тридцать один, нам придется провести торги на снижение цены лота номер двадцать пять. В копии керамики обнаружилась тончайшая трещина вдоль всего основания. К сожалению.
Я расталкивала толпу, пробираясь вперед, пока он демонстрировал горлышко вазы, чтобы все могли заглянуть в ее глубину. Я прищурилась и тоже взглянула. То, что я там увидела, подернулось рябью, как поверхность черного озера. У меня закружилась голова, и я заморгала, стараясь вернуть зрению четкость.
Аукционист тоже посмотрел внутрь вазы, покачал головой и скорчил презрительную гримасу при виде такого чудовищно поврежденного товара. Потом он пожал плечами и спросил:
— Кто-нибудь предложит начальную цену в двадцать пять долларов?
Тишина.
Я не могла поверить в происходящее. Мне хотелось закричать, но я сдержала свой порыв, пока распорядитель аукциона обозревал молчаливую толпу.
После чего он резко снизил цену.
— Пятнадцать долларов? Я услышу пятнадцать долларов?
Тишина. А ведь всего десять минут тому назад за вазу шла настоящая битва, закончившаяся на сумме триста пятьдесят долларов. Но ваза оказалась с дефектом. Теперь этот парень не мог за нее выручить и пятнадцати баксов. Сама судьба кое-что нашептывала мне в ухо.
— Три доллара пятьдесят центов, — все-таки не удержалась я.
Нет, есть на свете справедливость.
— Продано! За три доллара пятьдесят центов. Мадам, пожалуйста, сообщите свой номер моему ассистенту. — Он поморщился. — Вазу можете забрать прямо сейчас.
4
— Мой номер ноль семьдесят четыре. Я хочу оплатить счет.
Кассирша, занимавшаяся счетами, видимо, получала почасовую оплату. Уж очень медленно она двигалась. Я постаралась не дергаться.
«Отдайте мою вазу, отдайте мою вазу, отдайте мою вазу».
Я тихо сходила с ума.
— С вас три семьдесят восемь, вместе с налогом. — Она даже моргала медленно, словно теленок.
— Вот, пожалуйста. Сдачи не надо.
Я протянула ей пятидолларовую банкноту. Она улыбнулась мне как Санта-Клаусу.
— Благодарю, мэм. Я сейчас же велю принести вашу покупку. — Дама крикнула через плечо: — Зак, номер семьдесят четыре.
Из-за дома появился Зак с коробкой в руках, вроде тех, в которые паковали остальные вазы. Крышка была снята. Он держал коробку так, чтобы я видела, что там действительно моя покупка. Но мне не нужно было даже смотреть — нутро заныло от теперь уже знакомого противного ощущения.
— Спасибо, дальше я сама.
Пока не успела струсить и дать отступного, я схватила коробку, захлопнула крышку и направилась к машине.
— Пора уносить ноги отсюда, и поскорее. Разговаривая сама с собой, я в какой-то степени успокаивала нервы.
Я двойным щелчком открыла пассажирскую дверцу, осторожно поставила коробку на сиденье, подумав хорошенько, решила, что, пожалуй, следует эту штуковину пристегнуть ремнем. Не дай бог, перевернется во время движения, и мне придется на ходу хватать ее.