Глава двадцать первая

Атмосфера в доме Паскалей накалилась до предела. Накануне вечером Хьюго поругался с Триш, и она уехала домой, хотя он отчаянно нуждался в ее присутствии. В семь утра, открыв дверь своим ключом, Триш возникла на пороге. По ее измученному лицу можно было заключить, что она всю ночь не сомкнула глаз. Завтрак был съеден в полной тишине, слышно было только, как позвякивают ложки о миски с хлопьями да обиженно вздыхает Пиппа.

— Не играй с едой, ешь, — вполголоса пробормотал Хьюго.

Пиппа отложила в сторону ложку, и ее глаза наполнились слезами. Триш сердито посмотрела на Хьюго, но он отвел взгляд, с преувеличенной сосредоточенностью размешивая кофе.

— Я пойду к себе, — сказала Пиппа.

— Сначала доешь.

— Не хочу.

Триш попыталась заглянуть Хьюго в лицо, предостеречь, но он продолжал:

— Вчера вечером ты отказалась от ужина. Ты должна съесть…

— Хьюго…

— Не хочу! — выкрикнула Пиппа.

Триш посмотрела на Хьюго так, что на этот раз он не сумел сделать вид, будто не замечает ее раздражения. Он провел рукой по лицу:

— Хорошо. Не ешь. Но не подходи к телефону.

Пиппа метнула в него взгляд, исполненный чистой ненависти, однако тихо встала из-за стола, с преувеличенной аккуратностью задвинула стул и вышла, без стука закрыв за собой дверь.

Триш поднялась, чтобы наполнить свою чашку.

— Еще кофе?

Она держала кофейник над чашкой Хьюго, отказываясь отвечать на его нечленораздельное бормотание, пока он не заставил себя посмотреть ей в лицо. Секунды было достаточно: Хьюго увидел в глазах Триш боль и понял, что это его вина.

— Вчера… — начал он.

— Это не мое дело, — натянуто сказала Триш.

— Нет, я не должен был говорить то, что сказал.

— Ты расстроен. Это понятно. — Однако сомнений не было: она не понимала и не прощала его.

— Это было жестоко.

Когда он вчера вечером возвратился домой, Триш была расстроена, взволнована, она хотела знать, где он провел день. Хьюго вспыхнул и ответил, откровенно пренебрегая ее чувствами:

— Коротал часы в морге. — Он сказал так специально, чтобы ранить, но выражение ужаса на ее лице напугало его. И было уже бесполезно объяснять, что найденная женщина — это не Клара; он хотел причинить боль Триш, и она знала это.

— Триш, прости, — сказал он, накрывая ее руку своей.

Она собиралась ответить, но тут открылась кухонная дверь. Вошла Пиппа в школьной форме, бледная, с решительно сдвинутыми бровями. Волосы схвачены простыми синими ленточками. Единственным напоминанием о печальном дне рождения были крошечные дырочки от значков на лацканах ее блейзера. Девочка внимательно посмотрела на них, и Триш, слегка покраснев, мягко высвободила свою руку.

— Ты отвезешь меня в школу? Пожалуйста, Триш. — Она сказала это с достоинством, изо всех сил стараясь удержаться от слез.

Триш посмотрела на Хьюго. Он беспомощно пожал плечами.

— Я думаю, тебе лучше остаться дома, детка, — мягко сказала Триш. — По крайней мере, до конца выходных.

Пиппа стиснула зубы — точно как отец. Они не смотрели друг на друга.

— Я хочу пойти в школу. — Девочка казалась спокойной, но в любую секунду могла расплакаться или закричать — так была внутренне напряжена.

— Но почему, моя хорошая?

Зазвонил телефон, и Пиппа даже подпрыгнула, издав короткий встревоженный возглас.

Секунду, не более — меньше, чем заняло одно биение сердца, они втроем пожирали взглядом телефон. Спустя показавшееся бесконечным мгновение Хьюго рванулся через комнату, опрокинув стул, оказавшийся у него на пути.

— Не забудь, что говорили полицейские! — закричала Триш. — Сохраняй спокойствие. Скажи им, что хочешь поговорить с Кларой.

Пиппу била дрожь, и Триш прижала ее к себе обеими руками, в то время как Хьюго поднимал трубку.

Эмоции сменялись на его лице с такой скоростью, что было трудно отделить одну от другой. Надежда и страх вначале, чуть позже разочарование и наконец досада.

— Я не могу сейчас об этом думать! — В паузе, пока он выслушивал собеседника, он посмотрел на Триш и прошептал: — Моя секретарша.

  56