– Ну, извините, я не знал… – сказал Сабинин с сокрушенным видом, коснулся шляпы и вышел.
Вскоре он беззаботной походочкой входил в пансионат. Услышав голоса в небольшой гостиной, свернул туда. Должно быть, Козлов объявил выходной – сразу четверо его соучеников устроились за столиком в углу и вроде бы безобидно попивали чаек, однако Сабинин, как человек русский, мгновенно заподозрил неладное по некоторой красноте их лиц и оживленности речей и движений. Чайком если и подкрашивали, то исключительно для отвода глаз, а под столом таилась она, родимая, украдкой извлекавшаяся на краткое время, необходимое для наполнения стаканов.
Сабинин подошел и дружески поприветствовал всех. Ему охотно ответили и пригласили за стол – если не считать Петруся (и сейчас таращившегося на него без всякой приязни), отношения с остальными складывались в принципе нормально.
– Чайку изопьешь, Николай?
Сабинин откровенно, шумно принюхался и сказал:
– Чего ж его под соленый огурчик-то не испить…
Ему тут же налили на четверть стакана и ловко подкрасили чайком. Он выпил половину, закурил, стряхивая пепел в чайное блюдечко. Петрусь продолжал прерванный его появлением рассказ:
– Ну и вот, стало быть, убирать этого черносотенного аспида выпало нам. До того он всем надоел монархическим образом мыслей и статейками в газетах, что спасения не стало. Народ у нас в массе своей дурной, может, таких вот соловьев сглупа наслушавшись, свернуть не туда… Ладно, пошли – мы с Бесом и Сережка-Пузо. Любил парнишка в пузо стрелять, так, в общем, надежнее, в голову промазнуть можно, через грудь может и навылет пройти, а ежели в пузо – тут очень даже свободно кишки загнить могут, так что получится убойно в любом случае. Вот его Пузом и прозвали… Ладно, ввалились. Прислуге с ходу предъявили ствол, заперли в ванной, так что получился полный порядок. А сокола нашего дома-то и нету. Никого нету, кроме доченьки. Гимназистка шестого класса, фу-ты ну-ты… И при всех женских статях, грудяшки блузку рвут, сама такая… – Он волнообразно прочертил ладонями в воздухе. – Ждем. Набрали из буфета аспидова коньячка, приятно посасываем, в уголке эта дуреха от страха попискивает… И тут родилась у нас дельная идея, братцы, – не все ж одним буржуям целячок ломать таким вот кысынькам. Ну, объяснили мы ей, что к чему, легонечко вразумили путем ласкового тыканья дулом в нежную шейку. Для куражу влили в нее стаканчик папашкиного коньячку – поплыла малость, порозовела. Ну, юбчонку сняли, блузочку распахнули, положили на кроватку, лежит наша царевна-лебедь во всей неприкрытой красе, только глазки закатила. Поласкал я ее, засосов от всей души на грудках понаставил, заправляю от души блудень по самый корешок, ну, думаю, сейчас начнутся вопли со слезами… ан нет! Никакой такой девственности там уж и в помине нету, очень даже разработано все. Меня сначала жуткая обида взяла, давненько мечтал отпробовать буржуйской невинности, да что поделаешь. Ладно, думаю, уж я тебя в таком случае оттопчу по полной. Как пошел валять… Чуток полежала – подмахивать начала…
– Брешешь.
– И ничего подобного!
– Да брешет, конечно, – громко сказал Сабинин, в душе благодаря судьбу, предоставившую столь великолепный шанс.
– Это кто брешет? – недобро уставился на него Петрусь. – За язычком следите, господин барин…
– И не подумаю, – сказал Сабинин. – Общей картине я, конечно, верю – под дулом что ж ножки не раздвинуть? Тебе, поди, иначе и не давали, озабоченному… Но чтоб при этом тебе еще и подмахивали – это уж, извини, сказки бабушки Настасьи в твердом переплете, рубль тридцать с пересылкою…
– Заткнись, франтик, – зло посоветовал Петрусь. – Ушибу…
– Ушиб комар слониху яйцами, до утра от боли ныла…
– Эй, эй! – пытался их удержать рассудительный и степенный малоросс Федор. – Сдурели оба?
Не помогло – Петрусь первым вылез из-за стола, уронив стакан. И Сабинин, разумеется, не отступил, вскочил, изготовившись.
Первый удар он отбил без труда, потом пошло труднее – уральский детинушка был кем-то неплохо выучен японской борьбе джиу-джитсу, каковую и попытался на Сабинине испытать. Но и Сабинин воспитывался не в имении графа Толстого, где только и учили трепетной любви к ближнему…
Они кружили по гостиной, опрокидывая столики, нанеся друг другу по паре-тройке легких ударов, но ни одному пока что не удавалось зацепить противника серьезно. Их уже не пытались разнимать – все остальные отступили в уголок, лишь время от времени увещевая словесно. Что никакого результата не возымело – где уж там, затаенная взаимная неприязнь наконец-то прорвалась великолепной дракой с молодецким уханьем, хриплыми оскорблениями сквозь зубы и расчетливыми ударами…