36 
Очевидно, Малай хотел хоть немного побыть простым ослом, а не волшебным джинном. Или опять упустил из виду, кто он такой по своей природе.
В конце концов, не справившись с очагом, он всё же дунул-плюнул, и под платаном возник здоровенный котёл, полный компота.
То ли джинн так расстарался, то ли фрукты из Баги-шамала трудно чем-либо испортить, но получился божественный, воздушный нектар, который стыдно называть компотом. Почуяв благоухание, слетелись и сбежались жители сада. Кто с ложками, кто с чашками, а некоторые обходились своими клювами и языками.
— Как это тебе удаётся? — спросил Шухлик. — Целый котёл ниоткуда?
Малай помолчал, пытаясь разобраться, чего, откуда и каким образом появляется.
— Если честно, сам не пойму! — признался он. — Только точно знаю, будет так, как я захочу. Вернее сказать, как повелит мой господин!
"Интересно, — думал Шухлик. — Если я могу командовать джинном, то почему бы ни приказать самому себе? Наверное, моё тело тоже должно подчиниться? Обязано отвечать, как Малай: слушаю и повинуюсь! Или я себе не господин? А то разлеглось под деревом и стонет".
Он вспомнил, как Диван-биби понуждал его говорить «кишмиш» и улыбаться, отчего делалось легче на душе. Не поможет ли это и сейчас встать на ноги, приосаниться?!
Шухлик сказал «ки-и-и-и-ш-м-и-и-ш». Уши его обнялись, едва не взлетели, однако ноги подрагивали и не держали.
Нет, тут, пожалуй, мало одной улыбки до ушей. Нужна от ушей и до кончика хвоста. Улыбка всего тела — вот что такое осанка! Улыбнись всем телом и обретёшь стройность, статность!
Ослик попытался, но дело не заладилось — тело не слушалось.
"Тело-дело! — рассердился Шухлик. — Ты же мой организм, то есть инструмент, который всегда помощник. А с тобой не только компота, а и каши не сваришь!"
В общем, огонь в очаге как-то не разгорался. И было ясно, без осьмикрылой ослицы Ок-Тавы не обойтись. Шухлик почуял, что она вот-вот появится. Выпорхнет прямо из его души, как будто с небес сойдёт.
Что-то защекотало за ухом. Изумрудное перо! С замирающим сердцем ослик приложил его к губам и тихонько подул — раз, другой и третий.
Ок-Тава возникла от одного радостного воспоминания! Как только душа Шухлика заполнилась чистотой, нежностью и любовью, она не заставила себя ждать, явилась.
Высоко в небе выгнулись сразу восемь летящих радуг. Это драгоценные крылья Ок-Тавы преломляли солнечные лучи. Когда приближается любимая ослица, даже простой белый свет становится праздничней!
Шухлик уже ощущал огромную секунду счастья — тот прозрачный шар, вместивший весь мир, всю Вселенную, где он летал и танцевал с Ок-Тавой.
Крылатая ослица бесшумно, как лист платана, опустилась рядом. И Шухлика накрыла волна небесной свежести, в которой был знакомый запах ветра, ударов грозы и рокотания грома, блеска молний и солнечного тепла.
Взмахами своих сияющих крыльев Ок-Тава в один миг развеяла, как пыль, остатки неуверенности, сомнений и страхов. Разогнала жужжащих и зузза-щих мух.
Душа ослика наполнялась силами так заметно, как русло горного ручья под проливным дождём. И по всему телу струилось и пробегало желание стать стройным, крепким, золотым, потому что душа стремилась к этому. На Шухлика, как говорят в таких случаях, сошла благодать, а по-иному — добро и счастье.
Теперь, когда с ним Ок-Тава, в его власти приказать телу, заставить повиноваться, как послушный инструмент, вроде свирели, на которой душа сыграет весёлый заздравный напев.
В ослика вселилась спокойная уверенность чистого духа: "Всё будет так, как я захочу!"
И, поднимаясь на ноги, он улыбнулся Ок-Таве всем телом — от носа до самой кисточки на хвосте.
— О, как приятно видеть настолько всеохватную улыбку! — произнесла крылатая ослица так нежно, словно сад зашелестел под дыханием северного ветерка. — Несмотря на раны, у вас геройский вид! Вы такой статный и складный, как полководец, принимающий парад войск!
— Верно-верно! — деликатно выглянул из-за дерева Малай. — До вашего приземления валялся тут, как чучело огородное, а сейчас мой господин — добрый молодец! Хоть куда! Вон поглядите: — искры из глаз сыпятся!
Действительно, Шухлик так посмотрел на джинна, что тот опять чуть в горшочек не забрался, но всё-таки добавил:
— Не хотите ли компота, прекрасная небожительница? Только что сварен по воле моего владыки.
36 
