49 
Мороза он не замечал.
Анни лежала, подключенная к аппарату искусственного дыхания, невыносимо бледная, еще бледнее, чем прошлый раз.
В отдалении фары приближающегося такси.
Доктор — один из тех, чьих имен он не помнит, они все на одно лицо, — стоял возле дыхательного аппарата, разъяснял то, о чем Гренс уже слышал, но раньше ему говорили о возможной опасности, теперь же — о свершившемся факте, о химической и бактериальной реакции организма на попадание содержимого желудка в легкие, функция которых ослаблена.
Он сел на заднее сиденье такси, хотел немного побыть наедине со своими мыслями, уклониться от назойливой общительности этих чертовых таксистов, которые знают все и о политике, и о налогах, и обо всем на свете.
Увы, надежды не оправдались.
— Канальская погода. — Шофер повернул зеркало заднего вида, рассматривая пассажира. — Минус двадцать семь. Только что сказали. В новостях.
Гренс отвел взгляд:
— Послушай!
— Да?
— У меня нет желания вести разговоры.
Эверт Гренс сидел на стуле для посетителей, придвинувшись как можно ближе, держал ее руку, сжимал в своей. Он ненавидел больницы. Он привык быть хозяином положения, решать вопросы, требующие решения, лавировать в обход идиотов, которые только путались под ногами. Но там, в Софиахеммет, он был бессилен. Ни хрена не мог сделать, только проклинал себя да сжимал ее руку, все крепче.
— Тяжелый денек? — Таксист снова пялился в зеркальце. — Наверняка все утрясется, как обычно.
— Плохо соображаешь? Заткнись!
Они свернули с Вальхаллавеген, осторожно двинулись по скользкой Уденгатан, долго стояли на светофоре, хотя была глубокая ночь и ни одного автомобиля поблизости не наблюдалось.
— Я включу радио, не возражаете?
Таксист больше не смотрел в зеркало. Он поставил крест на возможной короткой беседе и теперь одной рукой вертел настройку радио, искал среди музыкальных коммерческих каналов и прибавил звук, найдя то, что искал.
— Возражаю.
— Простите?
— Возражаю.
Когда врач ушел, Гренс потерял представление о времени, одиноко сидел возле нее на стуле, слушал дыхание аппарата, поправлял мешавшие провода. Позднее, уже после полуночи, медсестра осторожно тронула его за плечо и сообщила, что состояние вновь стабилизировалось, техника и лекарства сделали свое дело и комиссар Гренс может, стало быть, идти домой, набираться сил для завтрашнего дня. Он ушел только после того, как его заверили, что немедля известят о любом изменении, будь оно позитивным или негативным. Но опять вернулся, сказал, что отныне будет всегда находиться не более чем в двадцати минутах от Софиахеммет, и снова ушел.
На перекрестке Уденгатан и Свеавеген надо повернуть направо, шофер сбросил скорость прямо на повороте, не обращая внимания на сплошную линию, остановился перед темным зданием и выключил таксометр. Сто двадцать пять крон.
Эверт Гренс не двигался.
Он попросил отвезти его домой, но сейчас, в двух шагах от подъезда, почувствовал, что у него нет сил. Только не сюда. Не в пустоту и одиночество дома, который когда-то был их общим жилищем, до сих пор оставался таковым.
— Приехали.
Вечер среди докторов и медсестер, которые все знают.
И он спрашивал. А они терпеливо отвечали.
На все вопросы, кроме последнего: будет ли она жить и после этого? Этот вопрос он не задавал никогда, потому что в ответ хотел слышать правду.
— Приехали, говорю.
Кто-то уже стучал в лобовое стекло, клиент, которому куда-то надо.
— Чего вам еще надо? У меня новый пассажир ждет.
Гренс раздраженно махнул рукой:
— Езжай.
— Куда?
— В Крунуберг. К подъезду на Бергсгатан. И помедленнее, когда будешь проезжать Васапарк.
— Учтите, это все пятьдесят.
— Хочу посмотреть, ходит ли там кто-нибудь на лыжах.
— Да уж.
— Среди каштанов и качелей.
Таксист, не оборачиваясь, поправил зеркало:
— Я с места не сдвинусь, пока вы не расплатитесь. Во-первых, сто двадцать пять за этот рейс. И за второй, до Бергсгатан, платите вперед.
Эверт Гренс поискал во внутреннем кармане, достал одну из служебных платежных карточек и удостоверение. Шофер недоверчиво взглянул на документ: комиссар криминальной полиции.
— Так вы полицейский?
— Помнишь, я просил тебя заткнуться?
— Да.
— Это в силе.
В здании полицейского управления было темно, как всегда между полуночью и рассветом. Кое-где наверху огоньки — видимо, кто-то из следователей искал поесть в буфетной или стоял на балконе, курил. Мелкие признаки жизни среди безмолвия.
49 
