Особенно,... 
111 
— То есть мы должны смотреть в оба за этой птицей, — сказал Старк. — Ты собираешься сказать об этом Стиви Рей?
— Да, но она его любит.
Он снова кивнул.
— А когда кого-то любишь, то не можешь судить объективно.
Я отодвинулась ровно на столько, чтобы просверлить его Многозначительным Взглядом.
— Это ты по собственному опыту судишь?
— Нет, никогда, ни в коем случае! — поспешно заверил Старк и улыбнулся мне усталой, но озорной улыбкой. — Никакого опыта, одни сторонние наблюдения! — Он нежно притянул меня к себе, и я снова прижалась к нему. — Давай спать. Клади голову на подушку, женщина, и дай мне покой.
— Слушай, меня просто пугает, когда ты говоришь, как Шорас! — я посмотрела на Старка и покачала головой. — Так и знай — если начнешь отращивать седую бороденку, я тебя тут же уволю!
Старк задумчиво потер рукой подбородок.
— Ты не можешь меня уволить. У меня пожизненный контракт.
— Тогда перестану тебя целовать!
— Значит, никакой бороды, девочка, — ухмыльнулся он.
Я тоже улыбнулась ему, думая о том, как же здорово, что у него «пожизненный контракт», и как мне хочется, чтобы он «работал» на меня еще долго-долго — всегда.
— Слушай, давай договоримся так: ты засыпаешь первый, а я еще немножко пободрствую? — Я положила ладонь ему на щеку. — Сегодня я буду хранить сон моего Хранителя.
— Спасибо, — с неожиданной серьезностью ответил Старк. — Я люблю тебя, Зои Редберд.
— Я тоже тебя люблю, Джеймс Старк. Старк повернул голову и поцеловал меня в ладонь, прямо в причудливый узор татуировок, подаренных мне моей Богиней.
Когда он закрыл глаза, и его дыхание стало постепенно замедляться, я еще какое-то время тихо лежала, гладя Старка по густым волосам, и рассеянно думала о том, появятся ли у меня в будущем еще какие-нибудь татуировки.
Никс подарила мне Метки, потом забрала их обратно — я этого не видела, но друзья рассказывали, что на то время, пока моя душа странствовала в Потустороннем мире, мои татуировки полностью исчезли — а когда я сумела заново собрать свою душу, Богиня возвратила мне знаки своей милости. Может, у меня уже полный комплект меток и новых уже не будет? Я задумалась над тем, хорошо это или плохо, но тут мои веки вдруг отяжелели, так что не было никаких сил поднять их. И тогда я решила, что вздремну немножечко. Совсем чуть-чуть. Старк уже спал, так что ничего страшного не случится….
Сны бывают очень странные. Мне приснилось, будто я лечу, как Супермен — вы понимаете, да? — руля вытянутыми вперед руками, и под чудесную музыку из старых фильмов про Супермена в исполнении божественного Кристофера Рива. И вдруг все изменилось. Чудесная мелодия смолкла, и я услышала мамин голос.
«Я умерла!» — сказала мама.
Ей ответил голос Никс:
«Да, Линда. Ты умерла».
У меня похолодело в животе. Это сон. Просто ужасный сон!
«Посмотри вниз, дитя мое. Очень важно, чтобы ты была свидетельницей».
Когда тихий голос Богини прозвучал у меня в голове, я поняла, что попала в царство снов.
Нет, я не хотела туда смотреть. Ужасно не хотела, но все-таки посмотрела.
Внизу я увидела то, что назвала про себя вратами в царство Никс.
Передо мной была бескрайняя Тьма, в которую я однажды прыгнула, чтобы вернуть свой дух обратно в тело. Чуть дальше, на высоком земляном холме возвышалась резная каменная арка, за которой простиралась волшебная роща Никс, начинавшаяся с таинственного дерева подношений — величественного потустороннего прообраза того самого дерева, на котором мы со Старком связали свои мечты в чудесную ночь на острове Скай.
Прямо под аркой входа в Потусторонний мир стояла моя мама и в страхе смотрела на Никс.
— Мама! — завопила я, ни она, ни Богиня не откликнулись на мой крик.
«Будь молчаливым свидетельницей, дитя мое».
Я послушалась и молча зависла над ними, глядя вниз сквозь застилавшие лицо слезы.
Моя мама долго молча смотрела на Богиню. Наконец она спросила тоненьким испуганным голосом:
«Значит, Бог — женщина? Или я попала в ад за свои грехи?»
«Мы здесь не тревожимся о прошлых грехах, — улыбнулась Никс. — В моем Потустороннем мире имеет значение только самое главное: твоя душа и то, что несла она в самой своей сущности: Свет или Тьму».
Мама задумчиво пожевала губу, а потом спросила:
«И что же несла моя душа?»
111 
