Последние отзывы

  46  

Сенатор Бэйнбридж бывал в Белом доме по крайней мере дважды в неделю. Она много раз его сопровождала, имея при себе его заметки по всем темам, которые должны были обсуждаться. Ей было легко этим заниматься, потому что большую часть этих заметок писала она сама, а позицию сенатора по проектам, которые он предлагал комитету, Салли знала лучше его самого. Как много она всего делала, в чем только не участвовала! Она принимала участие в пресс-конференциях, совещаниях сенатора с аппаратом, когда они пытались определить. какую позицию ему следует занять по тому пли иному актуальному вопросу. Еще были компании по сбору средств, приемы в посольствах, политические банкеты, вечера для прессы – много всего, и Салли это любила, пусть даже вечером она валилась в постель совершенно обессиленной.

Первое время Скотт часто говорил ей, что гордится своей женой. Казалось, он был счастлив получать приглашения на все эти вечеринки, встречаться с разными важными персонами. Но это только поначалу.

Сейчас Салли не делала ничего. Кто-то два раза в неделю мыл ей голову. Она едва это замечала, если только они не проливали воду ей за шиворот. У нее больше не было никаких мускулов, хотя кто-то и выводил ее каждый день на долгие пешие прогулки – точь-в-точь как собачку. Как-то раз ей захотелось побежать – побежать просто так, почувствовать, как ветер бьет в лицо, но они ей не разрешили. После этого они с еще большим рвением пичкали ее лекарствами, так что ей уже не хотелось бегать.

Он приходил – когда два раза в неделю, а когда и чаще. Медсестры его обожали, тихо перешептываясь о том, какой он преданный. Обычно он сидел с ней несколько минут в общей комнате отдыха, а потом брал ее за руку и провожал в палату. Это была голая белая комната, в которой не было ничего, что могло быть использовано для попытки самоубийства – никаких ремней, веревок, ничего острого.

Как она однажды случайно услышала, это он сам обставил мебелью ее палату по совету доктора Бидермейера. Он выбрал металлическую кровать, сделанную под дерево, но не деревянную, чтобы Салли не могла отколупнуть длинную щепку и проткнуть себе сердце. Не то чтобы ей когда-нибудь могла прийти в голову подобная мысль, но он рассказывал об этом и смеялся. Взяв в ладони ее лицо, он говорил, что будет заботиться о ней очень долго. Потом он снимал с нее одежду и заставлял ее лечь на спину. Потом расхаживал вокруг кровати, глядя на Салли, и говорил, говорил... Рассказывал о том, как прошел его день, о работе, о женщине, с которой сейчас спит. Потом расстегнул молнию на брюках и показал ей себя, говоря при этом, что ей здорово повезло, что она может его видеть, а когда-нибудь он даже позволит ей к нему прикоснуться, но пока что он не настолько ей доверяет.

Он трогал ее повсюду. Тер о себя. Прямо перед тем как кончить, бил ее хотя бы один раз, обычно по ребрам.

Однажды, когда он запрокинул голову в оргазме, Салли сквозь застилавший глаза туман увидела, что в застекленное окошко двери на них пялятся двое каких-то людей и, не переставая глазеть, разговаривают. Она попыталась оттолкнуть его от себя, но ничего не вышло. У нее было так мало сил! Он кончил, склонился над ней, прочел ненависть в ее глазах и ударил по лицу. Это был единственный раз, когда он бил ее по лицу. Она помнила, как однажды он перевернул ее на живот, притянув к себе ее спину, и сказал, что, может, когда-нибудь он даст ей почувствовать, как он в нее входит, глубоко-глубоко, и это будет больно – ведь он большой, правда? Но не сейчас, нет, пока она этого еще не заслужила. Ну и что? У них впереди годы и годы на то, чтобы заниматься самыми разными вещами. Она ничего не сказала. За это он стал ее бить ремнем по ягодицам. Она помнит, что кричала, умоляла, опять кричала, пыталась увернуться, но он держал ее. Он не остановился.

* * *

В пять часов утра Квинлана разбудил крик – громкий, отчаянный и полный такой боли, что это было просто невозможно вынести. Джеймс вскочил, и через мгновение он был уже рядом с Салли и прижимал ее к себе. Он гладил ее, пытаясь успокоить, и говорил, говорил – просто произносил вслух все подряд, что приходило в голову, лишь бы только вывести ее из этого ужасного ночного кошмара.

– Боже мой, мне было так больно, а ему все равно! Он все бил и бил, и держал меня так, чтобы я не могла сдвинуться, не могла убежать. Я плакала, кричала, но никто не приходил, всем было безразлично. Но я знаю, что те физиономии все еще заглядывали в дверное окошко, и им нравилось смотреть. О нет! О Господи, сделай так, чтобы он перестал! Останови его!

  46