110 
Рохан склонил голову и закрыл лицо руками. Что толку от власти, если он даже не может защитить своего сына? Сейчас он страстно желал обрушиться на меридов всей мощью своего войска, не обойдя вниманием и принца Мийона Кунакского за то, что тот дает им убежище. Тобин сочла бы попытку покушения отличным поводом для начала вторжения, даже более подходящим, чем нападение Кунаксы на Фирон. Почему бы Рохану не сделать то же?
Но он хотел сделать не только это. Он хотел принять приглашение Фирона и заявить свои права на эту территорию, затем приказать шурину Давви немедленно выдать наследницу Чейла Гемму за одного из его двух сыновей и этими родственными связями частично обеспечить будущую безопасность Поля. Нет, тоскливо напомнил себе Рохан. Какие там родственные связи, если Сьонед Полю не родная мать?
Янте его мать. Янте, дочь Ролстры, верховного принца и тирана. И вот здесь, в окрестностях замка Крэг, Поль чуть не погиб. Неужели злобный дух Ролстры остался где-то рядом, и это именно его Рохан смутно чувствовал той ночью?
Он повернул лицо к лучам солнца и всем телом ощутил его тепло. Ни присутствие Ролстры, ни его пример не должны заразить Поля. Рохан не отдаст приказа о захвате Кунаксы, не будет брать под контроль и Оссетию, не будет играть в политику с девчонкой, чьей единственной виной является то, что она родилась принцессой. Он имел сомнительное удовольствие наблюдать, как Ролстра использует своих дочерей в качестве ставки на торгах, видел армии Ролстры на территории Пустыни, начавшие войну из-за личных счетов принцев.
Он не станет уподобляться Ролстре. А если кто-то расценит это как слабость — его дело; на свете не так много людей, чьим мнением он дорожит.
Рохан увидел радугу на белом ковре. Среди красочных пятен попадались совершенно бесцветные места. Часовня в лучах солнца была гораздо лучше, краски пели гимн своему принцу-фарадиму. А вот обстановку, которой Ролстра заполнил часовню, придется сменить.
Он встал, медленно обошел по периметру хрустальную клетку и приблизился к богато украшенному орнаментом столику. Его пальцы стиснули кубок, оправленный золотом и украшенный аметистом. Кубок хрустнул, и драгоценная безделушка исчезла в ущелье, где ее приняли темные воды Фаолейна.
* * *
Несмотря на изнурение и боль в перетруженных мышцах, Поль старался держаться. Однако его тело с трудом подчинялось продиктованному гордостью приказу стоять прямо, как следовало сыну верховного принца и верховной принцессы. Когда Поль вошел в огромный пиршественный зал, его не интересовали ничьи глаза, кроме тех, которые были похожи на его собственные и выражение которых так же строго контролировалось.
Тихий шепот пробежал по толпе вассалов, послов, придворных. Поль с трудом воспринимал их, большая часть его сознания была сосредоточена на отце и на постыдной необходимости поддержки. В тот момент, когда надо было вести себя как мужчина, он чувствовал, что сейчас ему позарез нужны крепкие объятия отца.
Рохан поднялся с трона, спустился на четыре шага и, положив руку на плечо сына, спокойно улыбнулся. Его жест и выражение лица были совершенно обычными. Поль почувствовал лишь, с какой любовью длинные пальцы сжали его плечо. Затем верховный принц посмотрел на толпу поверх головы мальчика, и они оба повернулись, к собравшимся.
— Мы благодарим Богиню и жителей замка Крэг за спасение нашего возлюбленного сына. С такой защитой мы без сомнения, будем править Маркой долго и справедливо.
Раздались аплодисменты, и Поль ощутил, что отец напряжен и из последних сил сопротивляется желанию прижать его к груди. Он понял, почему: сейчас они были не отцом и сыном, а верховным принцем и его наследником. Оглядевшись, он удивился, что на лицах людей вокруг были написаны неподдельные радость и облегчение. Никто здесь не желал ему смерти, он был в этом уверен. Просто кое-кто из них не стал бы слишком долго печалиться после его похорон.
Поль с Мааркеном последовали за Роханом на возвышение, и там Поль занял место между отцом и Пандсалой. Лицо принцессы-регента было бледным и безжизненным, она не смотрела на мальчика. Мааркен сел по другую руку от Рохана, такой же уставший и измученный, как и Поль, и так же решительно настроенный не показывать этого.
В зале наступила тишина.
— Расскажите нам, как это случилось, — промолвил Рохан.
Начал Поль. Они не стали менять одежду и умываться. Он хотел, чтобы все видели их синяки и грязь. Мальчик особо выделил, что Маэта пожертвовала собой. Надо было, чтобы это поняли все, и если голос принца прерывался, никто не мог его винить. Когда речь зашла о цветах стрелы, принесшей ей смерть, тихий ропот пробежал по залу. В конце речи принц воздал должное тем, кто помог ему и Мааркену выбраться из ущелья. В дороге он еще раз уверился, что хорошо запомнил их имена.
110 
