16

Он был на пределе сил. Сколько страданий прошло перед ним за один только день! Мужчина, избитый в драке до полусмерти, несовершеннолетний наркоман, сбитый мотоциклом, бродяга, забывший даже собственное имя. Все, работавшие в больнице, постоянно боролись со злым роком. Ведь одинокие, никем не любимые люди чаще всего попадают в беду. Они не глядя переходят улицу, не остерегаясь, сворачивают в опасные кварталы, потому что их души гложут безразличие и сомнение.

Но пока они спасены. В отделении скорой помощи для них все сделали вовремя и как надо. Разумеется, завтра все начнется сначала. Наступит новый день, и вновь здесь появятся обескровленные лица, изуродованные тела. Эти люди были такими же, как он, у них не осталось родины. Когда за ними закрывалась дверь больницы, отделявшая их от городских артерий, они осознавали всю глубину своей отчужденности и страдали еще сильнее.

Он осторожно открыл дверь палаты, где лежал Поль, и подошел к его кровати. Несмотря на храп соседа, было слышно его ровное дыхание. Система кондиционирования работала плохо, и ему было жарко в гипсе и шейном корсете. Простодушный Поль, которого пришлось буквально собирать по частям, веривший, что его эксплуататоры — добрые люди. Он едва не погиб, упав с лестницы. Когда начищал до блеска окна кафе.

Он постоял, глядя, как спит Поль, и вышел из палаты. В коридоре было пусто, но дальше в отделении скорой помощи кипела работа. Он пошел в другую сторону, задержался возле автомата с напитками, убедился, что поблизости никого нет. Изо всех сил толкнул дверь. Петли скрипели меньше, он кое-как их смазал. На лестнице пахло сыростью и плесенью, стоял гул от электрогенератора, грохотали лифтовые механизмы, журчала вода в трубах. Словно что-то шептал любимый голос. Он достал карманный фонарик и углубился в свои владения. Здесь ему знаком каждый закоулок, любая опора, любая облупленная стена.

С заржавленных труб на потолке с мерным стуком стекали капли конденсата, пополняя лужи. Теперь без этого жидкого метронома ему трудно было бы заснуть. Ему нравилось передвигаться в чреве кита, наблюдавшего за кварталом и помогавшего потерпевшим крушение, которых Париж слишком часто бросал на произвол судьбы.

Он предвкушал удовольствие от долгого мирного плавания по этой журчащей влаге. Посреди ночи сюда никто не решался зайти. Ему случалось встречать здесь санитаров с тележками, полными использованных материалов или грязного белья.

И даже работника морга, везущего каталку с трупом. В тяжелые дни, когда все торопились, этот запутанный путь мог показаться кратчайшим. В таких случаях ему удавалось стать невидимым.

Однажды он испугался, что в его владения вторгнутся. Какой-то режиссер задумал снять здесь фильм и угрожал заполонить его царство своими камерами и армией ассистентов. Они проникли бы в самые глубины его мира и выставили на всеобщее обозрение силу его безмолвия. Они погубили бы кита. К счастью, им отказали в разрешении на съемки.

Он сдвинул брезент, закрывавший колодец, и склонился над ним, чтобы вдохнуть запах дождя. Колодец осушили, но запах все еще держался, пронизывающий, успокаивающий. Он поднял пуховик, надел его, ступил на край колодца. Потом ухватился за веревку и начал спускаться. Продвигаясь ко дну, он, как всегда, испытывал чувство, будто попал в другую эпоху. Эпоху основания больницы. В те времена, когда огромное здание открыло свои холлы и своды несчастным, чтобы дать им пристанище. Во времена, когда приют был милосердным. Тогда не существовало технологий начала XXI века, зато было очень много сострадания. Жизнь была сурова, но сердца мягче.

Его ноги коснулись сырой земли. Он вытянулся, и к нему вернулось ощущение, что здесь, натруди матери-земли, он в безопасности, недосягаемый под надежной защитой корней деревьев и цветов. Он свернулся клубком в тепле своего пуховика. Ему нравилось представлять жизнь, по-прежнему кипевшую наверху. Всех этих мужчин и женщин, передвигавшихся по больнице Святого Фелиция, денно и нощно трудившихся не покладая рук, чтобы облегчить чужие страдания. Друзей кита. Скромных героев нашего бренного мира. Он стал молиться за них, и за Поля, и за всех раненых, которые сегодня, как и всегда, рассказывали ему о своей боли.

17

  38